Двадцать первый: Книга фантазмов

Кавай оглядел улицу, затерявшуюся в глубине старого квартала Кошишта. Охрид был непохож сам на себя — совершенно безлюден, заполнен только длинными тенями и непривычной тишиной. Все вокруг казалось абсолютно нереальным. Вдруг его внимание привлек какой-то скрип и движение вдалеке. Каваю показалось странным то обстоятельство, что он не очень-то и удивился, когда заметил тело кучера двуколки, висящее на судьбоносном крюке, покачиваясь и скрипя в утренней тишине. Кавай отвернулся и увидел, что прямо перед ним за оградой текке стоит Абдул Керим-баба, на этот раз — в дервишском наряде и совершенно прямой, будто освободившийся от недугов и видимых признаков старческой немощи и оставивший себе только мудрость. Абдул Керим-баба пристально смотрел на него своим проницательным взглядом полуприкрытых черных глаз, а позади него охридские дервиши пира Хаджи Мехмета Хайяти в один голос выкрикивали волшебную мантру, которая значила «Он».

— Ты понял, сынок, — спокойно сказал ему старик, — что время повторяется? Почему, никто не знает. Видно, что-то выбивает его из нормальной колеи. На этот раз время повторилось из-за тебя. Когда, молясь на утреннем намазе, я повторял пресвятое Имя Бога, я понял, что Он хотел показать, что на твоем пути тебя ждут опасности. Теперь иди, сын мой, займись своим делом. Город уже просыпается от сна…

И действительно, Климент Кавай услышал первые звуки утра: рев заводимого мотоцикла, грохот поднимающихся ставен, звон велосипеда, трясущегося по брусчатке улицы, выклики продавцов газет и свежей выпечки на базаре. Когда он опять повернулся к ограде текке, чтобы поблагодарить старика, то увидел, что его уже нет: ни рядом, ни дальше на длинной мощеной тропинке, ведущей от запертых ворот из кованого железа внутрь двора.

56

«Мы хрупкие пловцы в потоке жизни», — вспомнилась Майе взявшаяся невесть откуда «водная», вернее сказать, охридская метафора, которую часто использовал ее отец. В смысле: откуда нам знать, куда несет нас жизненным потоком…

Может, ей лучше вернуться и снова искать работу дома? Или остаться здесь, в этих водах? Чтобы попробовать плыть вместе с голубоглазым незнакомцем, у которого губы суше, чем у Гордана, но зато имеется любовный опыт, ощущающийся в каждом его выверенном движении. Выверенном или осторожном, недоверчивом? — перед ней вдруг возникла дилемма, которую она попыталась быстро выкинуть из головы, не желая в тот момент размышлять над культурной матрицей среднестатистического американца среднего класса.

Потом Майя услышала тихий голос Дугласа, которым он что-то спокойно шептал в трубку.

— Куда это ты собралась, дорогая? — сказал он и после короткой паузы, будто отвечая на чей-то вопрос, добавил: — Из Нью-Йорка, Пэм. Приехал ненадолго домой. Хотел обойти места, которые много для меня значили. Наши маленькие бары, наши кварталы… лавки и магазины, куда мы с тобой заходили…

Майя больше ничего не хотела слышать, но это было уже невозможно. Она быстро оделась с каменным выражением лица и похожим чувством внутри.

— Я хотел вспомнить наше время, Пэм, и решить, что делать дальше… — продолжал невозмутимо говорить Дуглас в трубку — И вот, я решил… Я хочу вернуться к тебе, Пэм. Я думаю, что люблю тебя, дорогая.

В этот момент он услышал, как громко закрылась дверь гостиничного номера. Он понял, что случилось: какая-то Майя… whatever… wherever, его любовница на одну ночь, проснулась, услышала его разговор с женой, которой он после стольких лет снова сказал о своей любви. Он подумал, что всё было не так плохо, этот экспериментальный секс с девушкой из какого-то геологического края Европы, упомянутого в Библии, которая оказалась сдержанной в постели, и вернулся к разговору с Памелой, у которой были гораздо более бурные и так сильно возбуждавшие его оргазмы.

57

Гордан вышел из поезда, пробудившись ото сна, сразившего его где-то после границы, на которой он прошел последний паспортный контроль. Он надел на плечи рюкзак и погрузился в атмосферу вечерней Вены. Его ждал старый, удобный, ненавязчиво освещенный и затихший город.

У вокзала Гордан взял такси и, когда водитель спросил, куда ехать, дал ему адрес пансионата, который он нашел в интернете, когда готовился отправиться в Австрию. Внутри новенького автомобиля чувствовался нежный аромат дезодоранта. Таксист, в отличие от водителей такси в Скопье, не начал с интересом поглядывать на Гордана и не заводил разговор. Пока они ехали, Гордан смотрел на большие мигающие цифры на счетчике и, держа руку в кармане, нащупывал там бумажку в десять евро. Таксометр отсчитал семь, потом семь тридцать, потом восемь евро…

Кто знает, почему, но он вдруг затосковал по навязчивым таксистам с грязными машинами, пропахшими табаком, которые сами курили в салоне. «Все относительно, — подумал он и попытался посмеяться над собой: — До вчерашнего дня ты на дух их не переносил, как и тех карикатурных типов в поезде… Ты, парень, в ускоренном темпе становишься частью диаспоры».