Двадцать первый: Книга фантазмов

Майя подняла глаза на высокие своды неоклассического здания Центрального вокзала, утонувшего между окружавшими его небоскребами. Некогда помпезное сооружение теперь было ветхим, особенно плачевно выглядел его большой зал. Впрочем, ей, как и поредевшей толпе людей, проходивших по главному железнодорожному вокзалу Нью-Йорка, не было дела до интерьеров: Майя искала электронную доску с информацией о прибывающих поездах. Гордан сообщил ей, что прилетает на самолете в Вашингтон, а оттуда едет на поезде до Нью-Йорка. Так что Майя находилась на вокзале с послеобеденного времени, когда, по ее расчетам, Гордан должен был приехать в Нью-Йорк, и встречала все поезда, прибывающие в пережившую страшное потрясение мировую метрополию.

Если бы кто-то сказал Майе, что города могут страдать от депрессии, она бы не поверила. Но это было действительно так. Гигантский город тяжело переживал свое поражение. Вдруг пропали очарование и открытость Нью-Йорка, манхэттенская спонтанность, характерное столичное высокомерие, нарушилась естественная суета будней… На смену пришли апатия и страх. Город, как казалось Майе, напряг мышцы, втянул диафрагму и, как и она сама, боролся с тошнотой от легкомысленных забав и развлечений, от вкусных яств, которые он потреблял как минимум целый век. Им завладели два чувства: шок от резкого снижения высокой самооценки и гнев, который был похож на цепную реакцию, охватившую полуостров между Гудзоном и Ист-Ривер.

Холл Центрального вокзала кишел полицейскими в форме, некоторые из них ходили по залам с собаками, обнюхивающими пол и багаж пассажиров. Майя услышала объявление о прибытии поезда из Вашингтона и остановилась на выходе с платформы, чтобы не пропустить Гордана, если он приехал на этом поезде. Вдруг ей сильно захотелось пить, и она пошла к автомату купить минеральной воды. Из аппарата с шумом выкатилась пластиковая бутылка Poland Spring.

В это время с платформы потек ручеек немногочисленных пассажиров. Майя смотрела им в лица, быстро переводя взгляд с одного на другого. Ее внимание ненадолго привлекла женщина средних лет в старой, но хорошо сохранившейся соломенной шляпке, летнем платье с ярким цветочным узором и клетчатым чемоданом в руке. Женщина механически шла за остальными к выходу из вокзала и с восхищением смотрела на потемневшие потолки внушительного здания. Майя подумала, что это, должно быть, одна из провинциалок, увидевших в призыве посетить Нью-Йорк после событий 11 сентября шанс реализовать свою давнишнюю мечту. Майя была уверена, что эта женщина не узнает в сегодняшнем городе тот Нью-Йорк, про который она читала в модных журналах. Он превратился в бледную тень того города, о котором она грезила. Но, как бы то ни было, женщина со старомодным рисунком на платье удовлетворенно покачивала головой при мысли о том, что, наконец-то, приехала в город Большого Яблока. «Как постаревшая Белоснежка в доме у гномов», — промелькнуло в голове у Майи. В тот момент она не осознавала, что, в сущности, завидует энтузиазму этой забавной маленькой пожилой дамы, и уж, конечно, Майя не могла предположить, что эта женщина — ее соплеменница и что недавно она была попутчицей Гордана.

Пока девушку беспокоило только то, что в числе этих немногих пассажиров не было Гордана. Она разочарованно открыла запотевшую бутылку и скорее нервно, чем нетерпеливо отхлебнула, почувствовав во рту вкус польской воды, похожий на вкус воды из полевых источников ее родной Македонии. «Jeszcze Polska me zginela…»^[92], вспомнилось ей начало польского гимна, в детстве она в школьном хоре пела югославский гимн на ту же мелодию… Когда Майя снова взглянула на платформу, то увидела, что к выходу бежит запоздавший пассажир. Ей показалось, что это Гордан. У парня были волосы того же цвета, как у Гордана, правда, гораздо длиннее.

— Гордан? — громко сказала Майя, больше для себя, чем для спешащего пассажира, а затем закричала как безумная: — Гордан! Гордан!

Все посмотрели на нее. Парень обернулся, и тогда Майя поняла, что ошиблась. Мельком взглянув на нее, молодой человек продолжил свой путь.

На лице Майи появилось отчаяние. Потом потекли слезы, которые она не могла остановить.

— А ведь обещал мне, что мы уедем вместе, — шептала она в растерянности. — Обещал…

Никем не замеченный, с перрона в огромный зал железнодорожного вокзала Нью-Йорка вошел Константин Миладинов. По выражению его лица было понятно, что он оказался свидетелем того, что произошло. Он приостановился и протянул в сторону Майи руку, будто желая подозвать ее к себе, но она уже направилась тяжелыми шагами к выходу, нервно сжимая пластиковую бутылку. Великий поэт передумал окликать ее.

84

Вьются звуки музыки, и голос, поющий боснийскую песню, летит над белым камнем старого моста. Протянувшись высоко над рекой, связывая крутые каменные стены каньона, который река создавала тысячи лет, белый мост касается обеих частей когда-то гостеприимного и живого, а ныне разделенного и застывшего города. Этот мост дал ему название и, с тех пор как он существует, отмеряет и время в городе.