Двадцать пять лет в окопах холодной войны

Должен сказать, что за годы службы осложнений у меня с органами и представителями нашей контрразведки не было. За исключением училищного случая с фотографией деда-полковника царской армии. Наоборот, существовали хорошие и тесные служебные и товарищеские отношения. Помогали друг другу словом и делом, обменивались информацией. Это помогало спокойно и ритмично работать и быть в курсе разных деликатных подробностей.

Так, например, мне стало известно, что начальник группы советских военных специалистов на Кубе генерал-лейтенант Крутских получил от начальника ГРУ генерала армии Ивашутина телеграмму с предложением оставить меня на острове на повторный срок по просьбе кубинской стороны и советского военного атташе. Генерал Крутских не вникал в существо моей работы и не хотел понимать, что я слуга двух господ (Главного развед. управления и управления по оказанию военной помощи иностранным государствам). Он считал, что я его вассал и должен заниматься только выполнением его установок. ГРУ же было другого мнения, но в силу специфики работы не могло известить его об этом. В Москве были довольны моей двухлетней работой и уже предлагали службу в центральном аппарате, квартиру, очередную загранкомандировку. А мой генерал систематически делал мне замечания за встречи с резидентами ГРУ и КГБ, за частые посещения советского посольства, за общение с иностранными военными атташе, за предоставление информации в Москву по своим каналам связи, минуя его аппарат. Но, видимо, подспудно он понимал, что таков стиль работы разведки. Поэтому он деликатно сообщил Ивашутину, что я, дескать, отличный офицер, способный специалист, высоко ценюсь кубинцами. Получил практические навыки работы в непосредственной близости от главного вероятного противника. Хорошо знаю все его группировки, как говорится, на земле, в небесах и на море. И что мой опыт целесообразно использовать в структурах Генерального штаба. Вот так! Простенько и со вкусом. И овцы целы, и волки сыты.

С иностранными разведками и контрразведками я также неприятностей не имел. Но пара выходов на меня была. Первый – в Галифаксе, Канада. Мне подсунули пару членов Организации украинских националистов, пытавшихся прощупать, кто я такой и чем занимаюсь. Но я прикинулся таким дураком, что они даже не выразили никаких надежд на будущие встречи.

Второй случай – в Копенгагене, Дания. Отряд кораблей Балтийского флота был там с официальным визитом. На одном из фуршетов на крейсере я познакомился с двумя, как они представились, английскими офицерами ВВС, обучающимися в датской военной академии. Они быстренько вычислили, что я не являюсь офицером экипажа корабля, а вхожу в состав походного штаба. Вывели на меня «случайно» двух мужиков, говорящих по-русски. Как выяснилось впоследствии, членов антисоветской эмигрантской организации «Народный трудовой союз», систематически предпринимавших попытки вербовки наших людей. После фуршета я пригласил их на «чашечку кофе» к себе в каюту. По дороге этих «вербовщиков» сфотографировали. В каюте я включил скрытый микрофон. После пары «чашечек кофе» оба прослезились, стали клятвенно заверять, что они истинно русские люди. Что больше всего на свете любят свою родину – Россию. И хотели бы знать о ней как можно больше. При этом же не из газет, где все врут, а из первых рук, роль которых отводили мне. Обещали публиковать информацию (наверное, в газетенке «Посев»). Гонорары намеревались направлять мне. Я им сказал, что деньги меня не интересуют, чем немало их удивил. Одновременно подчеркнул, что «за так» работают только олухи. И предложил им компромисс: я им – информацию по Советскому Союзу и его флоту, они мне – об американских войсках и базах в Европе. Я шел ва-банк, потому что была на это санкция соответствующих инстанций. Мужики поняли, что к чему, и быстренько откланялись. На прощание я им сказал, что они знают, где меня найти, если надумают что путное. Но мужики не появились.

Имел я склонность к изучению иностранных языков. В школе проходил немецкий, в Подготовительном училище – французский. В высшем училище неплохо овладел английским, имел твердую пятерку. Участвовал в общеучилищных конкурсах по английскому, занимал призовые места. На Кубе, постоянно общаясь с местными офицерами и генералами, освоил испанский язык, тем более что многие из них учились у нас и прилично знали русский.

Конечно, я не знал испанский шикарно, но обсуждать любые темы, в том числе служебные, мог. Знал кубинские песни, поговорки, крылатые фразы, умел шутить с долей нашего русского окопного юмора. Через полгода пребывания на Кубе, имея личного переводчика – советского старшего лейтенанта, самостоятельно общался с местным людом. Переводчик, правда, всегда находился при мне и в случае чего помогал.

Мне при довольно широкой общей эрудиции и глубокой специальной подготовке приходилось все равно непрерывно учиться, что было обусловлено ролями, которые приходилось выполнять:

– сотрудник министерства;

– работник Академии наук;

– специалист НИИ;

– руководитель практики мореходного училища;