«Бей! Стреляй!»... Шептал он мне... Я схватил его за руку и ткнул под откос... Васька удирал... Сазонов на моих глазах спускаясь под гору, как раненый заяц, три раза перевернулся через голову. — Убит, подумал я. Мальбродский был спокоен.
Огонь продолжался... Стреляли пачками... Но свиста пуль я не слышал и людей не видел... По количеству выстрелов и скорости стрельбы, в засаде было человек 10... Однако ясно было, что эти люди боялись нас и стреляли как новобранцы на войне — не высовывая головы, вверх, не целясь.
Принимать бой было глупо... Надо уходить... И как можно скорее... Куда?
Путь был один — на запад... На реку... Я спустился под откос... Погони нет... Компас в руку... И полный ход... Два-три изменения направления и снова на запад...
Сазонов здесь... Сзади тяжело дышит Васька... Оказывается он бросил мешок с хлебом, но потом вернулся, нашел и тащит на плечах...
Подошли к реке... Все то же быстрое течение... Но нужно переходить...
Сразу ткнулись в воду... Брода нет...
Был мороз, болото подернулось корой льда... Холодно, но нужно идти. Я плаваю как топор... Пошел в одно место — не глубоко, но течение так быстро, что валит с ног. Один шаг вперед, — вода подобьет ноги... Свалишься... и головой о камни... На мне были кожаные туфли и течение разорвало их на клочки...
Прошел час, другой... Все пробуют, но ничего не выходит...
Мальбродский отошел от берега — встал посередине реки и не может двинуться ни вперед ни назад. Замерз, посинел, дрожит... Один шаг, ноги не выдержат, теченье подобьет, подхватит и он разобьется об камни.
Его вытащили...
Наконец переправился Сазонов. Он взять палку и пошел по горло в воду там, где течение было слабее. За ним самостоятельно перешел Мальсогов...
Положение наше становилось все хуже... Мы раздроблены... С минуты на минуту можно ждать обстрела...
Тут Сазонов выручил. — Он с палкой вернулся обратно и, приняв на себя всю силу течения, помог перейти мне и Мальбродскому. За нами перешел Васька.
Мы все были мокрые по горло... Компас, Евангелие и спички я положил в шапку. Хлеб намок и обратился в труху...
Одежда стала пудовой... Я дрожал редкой, крупной дрожью. Отойти далеко не было сил, и мы, пройдя верст пять, встали на отдых...
Я продолжаю дневник:
...Патрульная линия. Обход. Отдых без костра. Верст около 10-ти на запад и никаких признаков границы. По-моему мы перешли границу в 12 часов дня. Ночь шли. Холод. Развели костер и простояли до утра. Продуктов нет совершенно.
Уже в Финляндии мы узнали, что река, которую мы перешли, считалась также как и болото «непроходимой».
Но когда что-нибудь очень хочешь, то препятствия нет...
Отношения наши начали обостряться... Мальбродский и Сазонов обвиняли меня в недостаточной осторожности... Мне это надоело, и я решил отдать им компас, одну винтовку и, с Мальсоговым и Васькой, ориентируясь, если возможно по солнцу, а если его не будет, то просто надеясь на Бога, идти напрямик. Я знал, что граница к нам не подойдет, сил нет, — надо двигаться вперед.
Чтобы кончить это, я поставил ультиматум. Или полное и беспрекословное подчинение, которое они мне сами обещали, или я ухожу...
Сидели, рядили и, наконец, решили подчиниться...
У Мальбродского несколько раз не хватало хлеба... Он его съедал сразу... И я, каждый раз делился с ним моей долей... Но мне тоже нужно было питаться, и я поставил условием, что все потребление продуктов будет под моим контролем. Сначала он накинулся, но потом подчинился, и мы двинулись...
На этом переходе сдал Васька. — «Не могу идти... Устал... Тяжело». Ныл он. Но двигаться было надо.
«Пойдешь». Приказал я ему.
«Не могу»...
Можно и нужно было, только страхом перед еще большими страданиями победить усталость. Я крепко ударил его. Упал... Встал...
«Пойдешь?»
«Не могу»...
Снова в ухо... Встал и тихо, безропотно поплелся сзади.
Звери подпускали нас редко. — Уходили вне выстрела... Патронов было мало и можно было бить только наверняка...