Двадцать тысяч лье под водой

На высоте примерно тридцати метров свойства почвы изменились, но она продолжала оставаться по-прежнему весьма неудобной для ходьбы. Конгломераты и трахиды сменились черными базальтами; здесь они расстилались скатертью на шероховатой от застывших пузырей почве; местами встречались колоннады правильных призм, и одна из таких колоннад, поддерживая заплечье огромного свода, представляла собой удивительный образец естественной архитектуры. Между базальтами извивались длинные потоки охладевшей лавы, инкрустированной смолистыми полосами; кое-где расстилались широкие ковры серы. В верхнем кратере был светлый день, проникшие через отверстие яркие солнечные лучи обливали своим неопределенным светом все эти вулканические извержения, навсегда похороненные в недрах потухшего вулкана. Однако вскоре наш подъем на высоте почти двухсот пятидесяти футов был задержан непреодолимыми препятствиями. Внутренний выгиб поднимался сводом, и восхождение должно было перейти в прогулку вокруг озера. Здесь царство растительности начинало уже вступать в борьбу с минеральным.

Несколько кустов, даже деревьев, выступали из извилин стены. Я заметил несколько молочайников, из которых вытекал ядовитый сок. Гелиотропы не способны были оправдать свое имя, потому что солнечные лучи никогда не достигали до них, и они печально опускали свои ветки с полуотцветшими и почти лишенными запаха цветами. Там и сям несколько маргариток робко поднимались под защитой длинных листьев алоэ, но эти маргаритки были жалки и болезненны.

Между потоками лавы попадались маленькие фиалки, еще не потерявшие легкого запаха, и признаюсь, я с наслаждением нюхал их. Запах — душа цветка, и, увы, морские цветы, эти великолепные водоросли, не имеют души!

Только мы подошли к группе драконовых деревьев, крепкие корни которых раздвигали расселины скал, как внезапно Нед вскрикнул:

— Господин профессор, улей!

— Улей! — воскликнул я, не доверяя его словам.

— Да, улей, — повторил канадец, — и вокруг него жужжат пчелы.

Я подошел и с изумлением увидел следующее. В дупле драконового дерева копошились тысячи этих насекомых, столь обычных на всех Канарских островах, где продукция их особенно ценится.

Канадец, понятно, пожелал воспользоваться медом, и было бы весьма нелюбезно с моей стороны этому воепрепятствовать. Мы помогли ему собрать кучу сухих листьев, смешали их с серой. Он зажег кучу искрой от своего огнива и стал выкуривать пчел. Мало-помалу жужжание стихло, пчелы покинули улей, оставив нам в добычу несколько фунтов душистого меда. Нед Ленд наполнил им свою сумку.

— Смешав этот мед с тестом хлебного дерева, — сказал он, — я вас угощу вкусным пирожным.

— Браво! — воскликнул Консель. — Это, по-моему, выйдет пряник.

— Пускай пряник, — сказал я, — но продолжим нашу интересную прогулку.

С тех немногих мест, где тропинка, по которой мы шли, делала повороты, можно было обозревать озеро на всем его протяжении. Маяк сплошь освещал эту тихую пристань, на поверхности которой нигде не было видно даже ряби. «Наутилус» стоял совершенно неподвижно. На его палубе и на крутом берегу двигались члены экипажа — черные тени, резко выделявшиеся на светлом фоне. В эту минуту мы обходили возвышенный хребет первых скалистых уступов, которые поддерживали свод. Теперь я мог убедиться, что пчелы были не единственными представителями животного царства внутри этого вулкана.

Хищные птицы кружились и парили в тени или вылетали из своих гнезд, прикрепленных к остроконечникам утеса. Это были голубятники с белыми животами и крикливые пустельги. По скатам быстро уносились быстроногие, жирные дрофы. Предоставляю читателю судить, с какой жадностью смотрел канадец на вкусную дичь и как сожалел, что не захватил с собой ружья. Он стал метать в них камешки, и после многих бесполезных попыток ему удалось подбить одну из великолепных дроф. Я ничуть не преувеличиваю, говоря, что он двадцать раз рисковал своей жизнью, чтобы овладеть раненой птицей, и она наконец нашла место в мешке рядом с тем продуктом, который предназначался для медовых пирожков.

Однако вскоре мы вынуждены были сойти на берег, так как дальнейший путь оказался непроходимым. Зияющий над нами кратер походил на широкое отверстие колодца. С этого места было видно ясное небо, по которому неслись в беспорядке обрывки гонимых западным ветром облаков.

Спустя полчаса мы снова достигли внутреннего берега. Здесь флора представилась уже в виде широких ковров из морского укропа — вида зонтичных растений, который, будучи сварен в сахаре, очень вкусен. Что же касается фауны, то можно было насчитать тысячи ракообразных животных всевозможных видов, как, например, омаров, крабов-отшельников, креветок и множество раковин.

В этом месте открывался великолепный грот. Я и мои товарищи с удовольствием растянулись на его мягком песке. Глянцевитые стены грота, осыпанные слюдяной пылью, сверкали.