Двадцать тысяч лье под водой

About four o'clock, the soil, generally composed of a thick mud mixed with petrified wood, changed by degrees, and it became more stony, and seemed strewn with conglomerate and pieces of basalt, with a sprinkling of lava. I thought that a mountainous region was succeeding the long plains; and accordingly, after a few evolutions of the Nautilus, I saw the southerly horizon blocked by a high wall which seemed to close all exit. Its summit evidently passed the level of the ocean. It must be a continent, or at least an island-one of the Canaries, or of the Cape Verde Islands. The bearings not being yet taken, perhaps designedly, I was ignorant of our exact position. In any case, such a wall seemed to me to mark the limits of that Atlantis, of which we had in reality passed over only the smallest part.	Около четырех часов вечера характер дна, покрытого густым слоем ила, смешанного с окаменевшими ветвями деревьев, начал видоизменяться. Оно становилось более каменистым, как бы усеянным конгломератами, базальтовым туфом, натеками лавы и сернистыми обсидианами. Я подумал, что мы вступаем, видимо, в гористую полосу, которая заступит место нескончаемой равнины. И в самом деле, в то время как "Наутилус" делал свои эволюции, я заметил, что горизонт на юге прегражден высоким горным кряжем, по-видимому совершенно непроходимым. Вершина его, очевидно, выступала над уровнем океана. Гранитная стена являлась, видимо, подножием материка или по меньшей мере острова, - будь то один из островов Зеленого Мыса или Канарских. Координаты местности не были нанесены на карту, - как знать, не умышленно ли? - и я не имел представления, где именно мы находимся. Но, как мне казалось, эта гранитная стена представляла собою оконечность Атлантиды, лишь малую часть которой нам довелось обозреть. Я не прерывал своих наблюдений и ночью. Консель ушел к себе. Я остался один в салоне. Замедлив бег, "Наутилус" вольтижировал над массивными взбросами вулканического происхождения, загромождавшими океанское дно. Порою, точно готовясь сесть, он шел, прижавшись к его серым массивам, едва различимым в густой мгле, - и вдруг взмывал на поверхность океана! В эти короткие мгновения сквозь кристальные воды поверхностных слоев я мельком видел пять или шесть зодиакальных звезд, что блестят в хвосте Ориона.
Much longer should I have remained at the window admiring the beauties of sea and sky, but the panels closed. At this moment the Nautilus arrived at the side of this high, perpendicular wall. What it would do, I could not guess. I returned to my room; it no longer moved. I laid myself down with the full intention of waking after a few hours' sleep; but it was eight o'clock the next day when I entered the saloon. I looked at the manometer. It told me that the Nautilus was floating on the surface of the ocean. Besides, I heard steps on the platform. I went to the panel. It was open; but, instead of broad daylight, as I expected, I was surrounded by profound darkness. Where were we? Was I mistaken? Was it still night? No; not a star was shining and night has not that utter darkness.	Долгие часы мог бы я любоваться торжественной красотой моря и неба! Но ставни задвинулись. В этот момент "Наутилус" как раз подходил к высокой гранитной стене. Как преодолеет он гранитную преграду? Я не мог себе этого представить. Поневоле пришлось возвращаться в каюту. Судно стояло на месте. Я заснул с твердым намерением проснуться пораньше. Но, когда утром я вышел в салон, было уже восемь часов. Я взглянул на манометр. Он показывал, что "Наутилус" всплыл на поверхность вод. Слышались шаги на палубе. Однако боковой качки, неизбежной при плавании на море, не ощущалось. Я направился к люку. Люк был открыт. Я выглянул наружу, но вместо дневного света меня окутал глубокий мрак. Где мы? Не ошибся ли я? Неужто еще стоит ночь? Нет! Ни одной звезды на небе! И ночью не бывает такой непроглядной тьмы.
I knew not what to think, when a voice near me said:	Я растерялся. Чей-то голос окликнул меня: