Двадцать тысяч лье под водой

All the day of the 22nd of February we passed in the Sargasso Sea, where such fish as are partial to marine plants find abundant nourishment. The next, the ocean had returned to its accustomed aspect. From this time for nineteen days, from the 23rd of February to the 12th of March, the Nautilus kept in the middle of the Atlantic, carrying us at a constant speed of a hundred leagues in twenty-four hours. Captain Nemo evidently intended accomplishing his submarine programme, and I imagined that he intended, after doubling Cape Horn, to return to the Australian seas of the Pacific. Ned Land had cause for fear. In these large seas, void of islands, we could not attempt to leave the boat. Nor had we any means of opposing Captain Nemo's will. Our only course was to submit; but what we could neither gain by force nor cunning, I liked to think might be obtained by persuasion. This voyage ended, would he not consent to restore our liberty, under an oath never to reveal his existence?-an oath of honour which we should have religiously kept. But we must consider that delicate question with the Captain. But was I free to claim this liberty? Had he not himself said from the beginning, in the firmest manner, that the secret of his life exacted from him our lasting imprisonment on board the Nautilus? And would not my four months' silence appear to him a tacit acceptance of our situation? And would not a return to the subject result in raising suspicions which might be hurtful to our projects, if at some future time a favourable opportunity offered to return to them?

Весь день 22 февраля мы провели под водами Саргассова моря, где рыбы, большие охотницы до морских растений и ракообразных, находят обильную пищу. На другой день океан утратил свое своеобразие. С того времени в течение девятнадцати дней, с 23 февраля по 12 марта, "Наутилус", держась середины Атлантического океана, уносил нас на юг со скоростью ста лье в сутки. Видимо, капитан Немо осуществлял кругосветное подводное плавание по намеченному маршруту, и я не сомневался, что, обогнув мыс Горн, он вернется в южные воды Тихого океана. Опасения Неда Ленда были

основательны. В этих открытых морях, где редко встречались острова, нечего было и думать о побеге. Воля капитана Немо была законом на борту "Наутилуса". Приходилось покориться своей участи. Но если действовать против капитана Немо силой или хитростью бесполезно, то нельзя ли войти с ним в переговоры? Не согласится ли он, по окончании нашего подводного путешествия, вернуть нам свободу под клятвенное обещание не выдавать его тайны? Мы выполнили бы этот долг чести. Но как начать столь щекотливый разговор с капитаном? И как он отнесется к моим вольнолюбивым притязаниям? Не заявлял ли он неоднократно и весьма решительно, что мы прикованы навсегда к борту "Наутилуса" во имя сохранения в тайне его существования? Не принял ли он мое молчание в течение четырех месяцев за согласие с его ультиматумом? Поднять этот вопрос теперь - не значило ли возбудить в нем подозрительность, что могло только повредить осуществлению нашего замысла? Взвесив и обдумав все соображения, я поделился ими с Конселем, который был озадачен не менее меня. Хотя я не склонен впадать в отчаяние, но, рассуждая здраво, понимал, что шансы когда-либо вернуться в человеческое общество падали с каждым днем, и особенно теперь, когда капитан Немо очертя голову несся в тропические зоны Атлантического океана!