Двадцать тысяч лье под водой

For a part of the night the novelty of the situation kept us at the window. The sea was lit with the electric lantern; but it was deserted; fishes did not sojourn in these imprisoned waters; they only found there a passage to take them from the Antarctic Ocean to the open polar sea. Our pace was rapid; we could feel it by the quivering of the long steel body. About two in the morning I took some hours' repose, and Conseil did the same. In crossing the waist I did not meet Captain Nemo: I supposed him to be in the pilot's cage. The next morning, the 19th of March, I took my post once more in the saloon. The electric log told me that the speed of the Nautilus had been slackened. It was then going towards the surface; but prudently emptying its reservoirs very slowly. My heart beat fast. Were we going to emerge and regain the open polar atmosphere? No! A shock told me that the Nautilus had struck the bottom of the iceberg, still very thick, judging from the deadened sound. We had in deed "struck," to use a sea expression, but in an inverse sense, and at a thousand feet deep. This would give three thousand feet of ice above us; one thousand being above the water-mark. The iceberg was then higher than at its borders-not a very reassuring fact. Several times that day the Nautilus tried again, and every time it struck the wall which lay like a ceiling above it. Sometimes it met with but 900 yards, only 200 of which rose above the surface. It was twice the height it was when the Nautilus had gone under the waves. I carefully noted the different depths, and thus obtained a submarine profile of the chain as it was developed under the water. That night no change had taken place in our situation. Still ice between four and five hundred yards in depth! It was evidently diminishing, but, still, what a thickness between us and the surface of the ocean! It was then eight. According to the daily custom on board the Nautilus, its air should have been renewed four hours ago; but I did not suffer much, although Captain Nemo had not yet made any demand upon his reserve of oxygen. My sleep was painful that night; hope and fear besieged me by turns: I rose several times. The groping of the Nautilus continued. About three in the morning, I noticed that the lower surface of the iceberg was only about fifty feet deep. One hundred and fifty feet now separated us from the surface of the waters. The iceberg was by degrees becoming an ice-field, the mountain a plain. My eyes never left the manometer. We were still rising diagonally to the surface, which sparkled under the electric rays. The iceberg was stretching both above and beneath into lengthening slopes; mile after mile it was getting thinner. At length, at six in the morning of that memorable day, the 19th of March, the door of the saloon opened, and Captain Nemo appeared.

Часть ночи мы с Конселем провели в салоне. Новизна пейзажа приковала нас к окнам. Воды искрились при свете нашего прожектора. Но морские глубины были пустынны. Рыбы не населяли эти скованные ледяным покровом воды. Только в определенное время они появляются в этих зонах, направляясь из Антарктики в водоемы, свободные от льдов. Мы шли большим ходом. Но это чувствовалось лишь по дрожанию стального корпуса судна. Около двух часов ночи я пошел к себе, поспать несколько часов. Консель поступил так же. Проходя по корабельным коридорам, я надеялся встретить капитана Немо, но он, очевидно, находился в штурвальной рубке. На следующий день, 19 марта, я с пяти часов утра занял свой пост в салоне. Электрический лаг показывал, что "Наутилус" шел на умеренной скорости. Судно осторожно поднималось к поверхности океана, постепенно опоражнивая свои резервуары. Сердце бешено колотилось. Удастся ли нам выйти на поверхность? Свободно ли от льдов море у полюса? Но увы! Сильный толчок показал

мне, что "Наутилус" натолкнулся на нижнюю поверхность толстого слоя сплошных льдов, судя по глухому удару при столкновении. В самом деле, мы "коснулись дна", говоря языком моряков, но в обратном смысле и на глубине тысячи футов! Стало быть, над нами лежал слой льда в две тысячи футов толщиной. Итак, ледяной

покров в этом месте был толще, чем там, где мы погрузились! Обстоятельство мало утешительное! В тот день "Наутилус" несколько раз возобновлял попытки пробиться сквозь льды, но всякий раз ударялся о ледяной потолок. Бывало, что льды встречались на глубине девятисот метров, из чего следовало, что толща ледяного покрова равнялась тысяче двумстам метрам, считая и те триста метров, которые выступали над уровнем моря. Это уже втрое превышало высоту ледяной поверхности в момент нашего погружения в воду! Я тщательно отмечал

различные глубины залегания сплошных льдов и получил таким образом рельеф подводной части ледяного покрова. Наступил вечер, а наше