Обсуждение Гиллиган подытоживает различия между женской моралью, которая чаще всего базируется на этике заботы, и мужской, которая чаще всего базируется на этике справедливости, следующим образом: «Моральный императив, постоянно всплывающий в интервью с женщинами, — это обязанность заботиться, обязанность распознавать и смягчать "реальные и осознаваемые проблемы" нашего мира. Для мужчин же нравственный императив проявляется скорее в качестве обязанности уважать права других людей и, таким образом, оберегать от нарушений право на жизнь и самореализацию. Женское стремление к заботе имеет отношение скорее к самокритике, нежели к самозащите, в то время как мужчины изначально воспринимают долг перед другими людьми негативно в терминах невмешательства... При развитии постконвенционального понимания женщины начинают считать, что насилие неотъемлемо от неравенства, в то время как мужчины начинают думать, что ограничения понятия справедливости плохо различимы по причине отличий в человеческой жизни».
Уф! Кое-что требуется разжевать. Позвольте мне упростить одну из этих идей. Речь здесь идет о такой мысли Гиллиган: по-видимому, у мужчин конечной нравственной целью является защита определенных фундаментальных прав. Под фундаментальными правами понимается то, что идет в ногу с правами на жизнь, свободу и поиски счастья. То, что оказывается на пути реализации данных прав, носит название «несправедливости». Мужчины с высокими уровнями морали так ценят эти принципы, что могут даже отдать им приоритет перед отношениями с родителями, с женами или с собственными детьми. Женщины же, напротив, считают, что значимые и глубокие личные отношения имеют большую ценность, нежели абстрактные, индивидуалистические принципы. Для женщин несправедливость обретает форму чего-то, что угрожает святости отношений. В отличие от мужчин, чья озабоченность этими абстрактными принципами может иметь, а может и не иметь какую-либо связь с конкретной жизненной ситуацией, женщины практически всегда сосредоточены исключительно на ситуациях реальной жизни. В то время как женщины заняты тем, что пытаются смягчить перенесенные человеком травмы и насилие, имевшие место в условиях реальной жизни, мужчины более склонны к тому, чтобы, прежде всего, начать осуждать тот принцип или правило, которое привело к травме и насилию.
И пока я пишу эти слова, Америку все еще потряхивает после серии ужасных террористических актов, произошедших 11 сентября. С тех пор страна стала постоянным свидетелем транслируемых через СМИ изображений разрушений, возникших в результате угона четырех пассажирских самолетов и намеренного нацеливания их на Пентагон и два здания Центра Мировой Торговли. Более 2 ООО человек, находившихся внутри этих зданий, погибли. Тогда я предложил студентам отвести предназначенное для занятия время на разговор о том, что вообще они думают по поводу произошедших терактов. Тендерные различия, обнаруженные в обсуждении, были просто поразительны! Практически все без исключения мужчины хотели отправиться в Афганистан и «разбомбить» его. А практически все без исключения женщины полагали, что бомбить все подряд бессмысленно, и что это только лишь ухудшило бы положение дел.
Мужчины приводили аргументы, исходя из принципа справедливости. Теракты, обрушившиеся на добропорядочных граждан США, были расценены ими как абсолютное нарушение наших прав на жизнь, свободу и поиски счастья. Мужчин мало заботило то, сколько жизней могло бы быть потеряно в результате любой контратаки, предпринятой Соединенными Штатами. Многие мужчины выразили даже заинтересованность в том, чтобы присоединиться к военным и участвовать в акте возмездия. Женщины, присутствовавшие на занятии, выразили абсолютно ДРУгое настроение. Они определили трагедию не как нарушение абстрактных принципов и прав, а как нарушение святости человеческих отношений. Они выступили против какой бы то нн было контратаки со стороны Америки, атаки, которая, на их взгляд, привела бы лишь к еще большему числу смертей, причинила бы еще больший эмоциональный вред, но, очевидно, не была бы концом всей истории. Женщины также были крайне взволнованы возможностью потерять своих друзей, ушедших воевать, но не только потому, что их друзья могли бы умереть на войне, а по более общей причине: потому что их друзьям нужно было бы уезжать.