Двадцать великих открытий в детской психологии

Кроме того, существует целая проблема пластичности в развитии головного мозга. Большинство людей, вероятно, даже не представляют себе, насколько сложно протекает здоровое развитие мозга. Я могу предположить наличие у среднестатистического человека мнения, что наши гены просто «говорят» клеткам нашего мозга (называемым нейронами), куда им «идти» и что делать. Но при наличии свыше 100 биллионов нейронов, каждый из которых соединяется с сотнями или тысячами других нейронов, нашим генам понадобилось бы отправить несколько триллионов команд, чтобы быть уверенными в том, что наш мозг развивается правильно! Но как оказывается, наш мозг развивается вовсе не так. Вместо этого нейроны в нашем мозге узнают о том, куда им идти, и с какими другими нейронами им соединяться, из общения с другими близлежащими нейронами. Конечно же, в движение все приводится генами, но итоговая структурная архитектура мозга определяется, в конечном счете, сотнями триллионов непродолжительных разговоров, имеющих место между всеми этими маленькими нейронами.

Как это делается? При помощи чудесной особенности мозга, названной пластичностью. Понятие пластичности связано с идеей, что отдельные части мозга могут быть крайне гибкими, когда они прекращают выполнение своей работы. Данные множества исследований, проведенных на животных, свидетельствуют о том, что если вы возьмете нейроны из одной части коры, скажем, из зрительной коры (которая отвечает за обработку зрительной информации) и трансплантируете их в другую часть мозга, скажем, в соматосенсорную кору (которая отвечает, среди прочего, за обработку информации о прикосновениях), то обнаружите, что перемещенные из зрительной коры клетки не пытаются восстанавливать связи со старыми нейронными окон чаниями, а, кроме того, вовсе и не прекращают работать. Клетки из зрительной коры начинают вести себя подобно соматосенсор-ным нейронам. Они придерживаются философии «Если ты находишься в Риме, то веди себя так, как ведут себя римляне». Ключевой момент состоит здесь в том, что нейроны мозга получают команды от близлежащих клеток, а не от генов. И снова возникает вопрос: согласились ли бы вы с тем, что работа трансплантированных зрительных нейронов задается генами, поскольку именно гены были ответственны за их превращение в нейроны? Или это результат влияния среды, поскольку именно близлежащие нейроны заставили трансплантированные нейроны работать на достижение цели, отличной от той, ради которой последние создавались?

В наши дни крайне горячей темой является тема использования «стволовых клеток» (stem cells). Стволовыми клетками называют разновидность клеток, обычно экстрагируемых из выкидышей или отторгаемых пуповин. Эти клетки обладают потенциалом к превращению в любую другую клетку организма. Стволовая клетка может стать кровяной клеткой, может стать нейроном, или она может стать костной клеткой. Все зависит от того, куда ее помещают. Если ее поместить среди прочих кровяных клеток, она превратится в кровяную клетку. Если ее поместить в мозг, она станет нейроном. Стволовые клетки столь важны, потому что их можно использовать для лечения множества болезней. Стволовые клетки могли бы превратиться, например, в инсулин-вырабатывающие клетки, используемые для лечения пациентов, больных диабетом, или из них можно было бы сделать дофамин-вырабатывающие нейроны, используемые для лечения пациентов с болезнью Паркинсона. Но если стволовую клетку трансплантируют в мозг для лечения болезни Паркинсона, и она превращается в дофамин-вырабатывающий нейрон, то является ли это результатом влияния природы, поскольку ведь именно гены обеспечивают стволовые клетки способностью превращаться в любые другие клетки? Или это результат приобретения, поскольку именно близлежащие нейроны вступали в коммуникацию со стволовой клеткой, говоря ей, чтобы она стала нейроном?

Анастази считают первым психологом, заметившим, что старые пути ответа на вопрос о «природе — воспитании», никуда не ведут. Но если быть честным, то следует сказать, что ее призыв к поиску новых подходов так и остался неуслышанным. Даже сегодня легко найти исследование, цель которого состоит в определении того, сколько в какой-то психологической способности врожденного, а сколько приобретенного. Очевидно, что данный тип исследований игнорирует вопрос как. Но с другой стороны, исследователи, услышавшие призыв Анастази, и уже знающие, как, ставят перед нами провокационные этические вопросы. Например, если нам известно, как изменить генетическую организацию наших детей, чтобы избавить их от болезней, следует ли нам идти вперед и менять их гены? Возможно. А что тогда насчет знания о том, как менять генетическую организацию наших детей, чтобы делать их более привлекательными или более умными? Следует ли нам это делать? Вполне может быть, что по мере движения в XXI век нас станет меньше интересовать поиск ответа на вопрос как, но станет больше занимать поиск ответа на вопрос когда.

Библиография