Двадцать восьмая осень

Черёмухой охваченный и хмелем,

Приятный сердцу лирика мирок,

В который я приеду лишь в апреле.

А после – на работу, чтоб купить

Простую жизнь, без соловьиной трели,

И без всего, в чём доводилось жить…

Велик

Серых стен городская громада

 Окружила,

 Не выйдет сбежать,

Не спастись от её духоты…

Никогда не вернётся утрата,

Ведь и лес, и пшеничную гладь

Жизнь решила

 Навеки отнять,

Заменив на другие плоды:

Там, где речка стелила туманы,

Нет работы, а жить-то на что? —

Меж бетонных домов-великанов

 Я на хлеб получаю зато.

Детство, детство моё скоротечное —

С шестерёнок слетевшие звенья.

Пронеслись мои годы беспечные,

Нынче маленьким стало сиденье,

Заржавел старый велик, и впредь

Не дано цепь обратно надеть…

«Я тогда подростком был наивным…»

Я тогда подростком был наивным —

Мало знал, но много замечал:

Как лыжня стремилась лентой длинной,

Как по ней лисёнок пробегал,

Как желна пестрила на осине,

И в мороз бобёр сидел на льду

И нырял в бурлящую быстрину,

Зная, что его там не найдут.

Как бы город мне ни улыбался

Светом электрических огней,

Я доволен тем, что открывался

Этот мир не взглядами друзей,

Что бежать уже тогда стремились

К яркости столичных площадей.

И плевать, что будто всё приснилось,

Пролетело – я уж городской,

Буду всё же до конца доволен,

Что пейзажной тютчевской строкой

С ранних лет я безотчётно болен,

Как бобёр любимою рекой…

Каникулы

Из мокрой, цепкой вырвавшись руки,

Упал карась, нарушив гладь пруда,

В стихию канув, скрылся «в никуда».

И всплеском порождённые круги

Несёт покорно сонная вода…

…Эх, неужели я не знал тогда,

Что станут эти летние каникулы,

В пути земном, воистину великими,

Своим уходом быстрым навсегда?!

Не думал я… Но тем они и краше.

Не повторить, сколь ни гляди на пруд.

А деревенские невзрачные пейзажи

В меня лишь грусть приятную вдохнут.

Пока в то время не имел забот,

Не получалось видеть мир трезвей,

И оттого был запах трав сильней,

И пуще трогал алостью восход!

Те дни прекрасны тем, что далеки,

Что детство рыбкой кануло в года,

Что даже столь привычные круги

Несла с особой нежностью вода…

Двадцать восьмая осень

Семнадцать лет, рубашка в клетку, кеды,

Одна тетрадь для всех конспектов, и,

В попытках дотянуться до мечты,

Порою даже просто пообедать

Я забывал от шума суеты.

И лишь в осеннем воздухе холодном

Мне всякий раз покой напоминал,

Как старый год с листвою умирал

В очередной унылости погодной…

Семнадцать лет ещё вчера мне было —

Наивен был, зато амбициозен,

Но вдруг прохлада горько объявила:

Пришла, дружок, двадцать восьмая осень…

Я, наконец, решительно серьёзен,

Задумываюсь: вот бы мне суметь,

Когда придёт сороковая осень,

Уже смиренно на неё смотреть…

«Чтоб быть творцом, нужна ли в жизни драма…»

Чтоб быть творцом, нужна ли в жизни драма?

О, как привыкли люди видеть так:

Мол, творческие – чаще наркоманы

Да пьяницы, ушедшие в кабак.

Хотя у многих схожие грехи,

Но чёрные вороны осуждений

Клюют веками памятник творений,

И не растут на нём забвенья мхи.

Не потому ли жив стереотип,

Когда один от века узнаваем,

А кто-то жил, грешил, потом погиб,

Не заработав бурного вниманья?

Любой способен в жизни оступиться,

Взлетать и падать, рано умереть.

В белье копаясь, нам бы научиться

Хоть что-то кроме сплетен лицезреть.

Чтоб быть творцом, нужна ли в жизни драма?

Мне кажется, что если он не лжец,

То не нужна, ведь драма в том, что сам он —

Уже, в пути мучительном, творец!

Зависть

«Не хочу, не буду мускулистым,

Потому что это некрасиво!

Путь того спортсмена не тернистый —

Обкололся чем-то и счастливый.

И машину эту не хочу я,

И не потому, что дорогая.

Те, кто их имеет, все ночуют

С богачами, чтоб «не на трамвае».

Чёртов автор с толстыми томами,

Пусть я не читал его роман,

Но своими дерзкими стихами

Обозначу, что он графоман!

Та красотка на подъём легка,

И не потому, что отказала.

Просто видно мне издалека:

Много в жизни дама повидала…

Объявилась… Тоже мне Джоли,

Что вообще мужчины в ней нашли?

Пусть для многого

 нужна бывает храбрость,

Всё равно оскалю я клыки.

И не надо! Никакая то не зависть,

Я не вешаю бездумно ярлыки!» —

Скажет всякий, веря в свою святость.

До чего же это по-людски…

Я не такой

Весь мир – во зле – он злом пропитан

От сонных улочек до сцен,

До арматур бетонных стен,

До глубины, до сути быта!

Весь мир во зле! Я не такой!

Я тот романтик-одиночка,

Не по пути мне с той толпой.

Плохие все, я – ангелочек!

Столь заразителен пример

Во всём святым себя считать,

Собой грех мира выкупать

Высоким качеством манер!

Но кто-то на тропе сырой

Внезапным озареньем сбит.

Упал, споткнувшись, и кричит:

«А вы как будто не такие?

Нашлись тут, самые святые…»

Но в луже всё-таки сидит,

Приняв как очищенье стыд.

А кто-то встанет и с обидой

На всю округу зарычит:

«Я не такой!» И мир сердито,

Нахмурив небо, промолчит.

Ложь

Состав продуктов, книги по истории,

Лесть поздравлений, бредни на ТВ,

Под видом фактов глупые теории,

Тосты начальника на общем торжестве.

Мне говорили – миром правит дьявол.

Теперь я понял: если дьявол – ложь,

Он править будет, как и раньше правил,

Тревожь его ты правдой, не тревожь…

Но страшно то, что всяк из нас лукавил

И на него душой своей похож…

Ноша

Принять на душу тяжесть новой ноши

Небезразличным людям не впервой.