Двадцатая рапсодия Листа

От обильного обеда и не менее обильного возлияния я соображал с некоторым опозданием и потому не сразу догадался, что Артемий Васильевич попал в какую-то ловушку, искусно подстроенную нашим студентом. Когда же догадка эта меня осенила, я почувствовал себя не лучше самого нашего хозяина. Более всего мне хотелось, чтобы разговор немедленно прекратился и чтобы мы оставили этот дом как можно скорее. Владимир же держал себя так, словно его вопросы были вполне случайны и ни к чему серьезному не вели, а задавались просто так, для поддержания вежливой, ни к чему не обязывавшей беседы. Лишний раз просмотрев книжные корешки, он отошел от шкафа и вернулся к столу.

Феофанов еще какое-то время делал вид, что его интересует газета, но в конце концов отложил ее в сторону.

– Так что же, – спросил он вдруг, обращаясь к Владимиру, – известно ли что новое о телах, найденных в реке?

– Да, конечно, – ответил наш студент с большею даже охотой, чем я ожидал. – Нашему уряднику удалось установить личность второго покойника. Представьте, тоже иностранец, некто Роберт Зайдлер. А на днях, я слышал, этим делом займется уже губернская жандармерия.

– Ишь ты ка-ак… – протянул Петр Николаевич. – Ну, уж эти-то промашки не дадут, не полиция, чай. И вот ведь что интересно, – добавил он после некоторого размышления. – Господа эти, покойники… то есть, господин и барышня… они ведь из Австрии тут у нас объявились? А может, не случайно все это? Австрийцы ведь немало России вредят, в прошлом году в Болгарии посадили на княжение Фердинанда Саксен-Кобургского. Вот тут, – Феофанов постучал пальцем по отложенной газете, – даже тут, в охотничьем издании, можно прочитать, господа, что отношения наши с Австрией и Германией из-за ситуации на Балканах весьма ухудшились. Ведь союз трех императоров прошлым летом не был возобновлен как раз из-за австрийских интриг!

Владимир посмотрел на Феофанова с любопытством, будто впервые увидел.

– То есть вы, господин Феофанов, полагаете погибших австрийскими шпионами? – спросил он, удивленно подняв брови. – И что же эти шпионы делали в наших кокушкино-бутырских краях? И потом: ежели считать их шпионами, то, выходит, противниками их должны были быть именно жандармы, пекущиеся об охране российских границ и интересов. Вы полагаете, что этих австрийцев наши русские жандармы убили?

При этих словах Феофанов так и подпрыгнул в кресле.

– Бог с вами! – воскликнул он, бледнея. – Что это вы несете, господин Ульянов! Никогда я такого не говорил! Я сказал… – Под ироничным взглядом нашего студента Петр Николаевич смешался, но все-таки закончил фразу: – Я сказал, что эту несчастную Луизу Вайсциммер вполне мог убить какой-нибудь каторжник. Да я и Николаю Афанасьевичу давеча то же самое излагал. – Он повернулся ко мне всем телом, а выражение его лица было таким молящим, словно я вдруг оказался последней его надеждой уберечься от обвинений в крамоле. – Вот, к примеру, ехал я прошлым летом в Починок из Шигалеева – так, представьте, два оборванца меня едва не порешили! Лошадь ранили. Хорошо, что не тяжко, а то ведь и пристрелить ее пришлось бы. Да я…

– Полно, полно, Володя, – вмешался я. – Никаких подозрений в адрес наших голубых мундиров у господина Феофанова и в помине не было. Может, и правда каторжник. А может, кто другой.

Владимир усмехнулся, но промолчал; Феофанов же облегченно перевел дух и посмотрел на меня с искренней благодарностью.

Побагровевший сильнее прежнего Артемий Васильевич отставил пустой бокал.

– Эх! – воскликнул он с явственной тоской в голосе. – Что же это тут происходит-то, мать родная! Жили себе, жили, а теперь ходи да оглядывайся – не появится ли где какой злодей. Застрелит, как тех двух несчастных, и не поморщится… – Он погрузился в глубокую задумчивость.

Владимир бросил на Петракова короткий острый взгляд. Мне показалось даже, что он вот-вот скажет что-то важное – так изменилось выражение его лица, – но нет, молодой человек пожевал только губами и повернулся к Феофанову. Тот повел плечом, словно на нем висело ружье.

– Да, без ружья нынче лучше никуда не ходить и не ездить, – сказал он с сухой язвительностью, полностью оправившись уже от недавнего потрясения. – А с ружьем – тут уж я не испуганная дамочка, есть чем ответить и каторжнику. – Петр Николаевич сделал характерный жест, словно целится и стреляет в кого-то.

И вновь мне показалось, что по лицу моего молодого спутника пробежала тень, словно бы Владимир опять с трудом удержался от того, чтобы заговорить. Наклонив голову, он исподлобья разглядывал двух наших охотников. Долго разглядывал.

Молчание затянулось, и я почувствовал необходимость его прервать.

– А что, Петр Николаевич, – спросил я, – как же мы завтра-то начнем? Берлогу нашли?