Двадцатое июля

— Простите, господин солдат, у вас не найдется пары монет для моей жены Берты? Она очень больна. — Первым желанием Куркова было вскочить и выразить радость от встречи, но старик опередил его: — Суньте руку в карман и сделайте вид, будто ищете деньги. За вами следят. Не гестапо: слишком не профессионально. Скорее кто-то из ваших сослуживцев. Наклоните голову и шепните, где вы служите.

Курков послушно выполнил все указания старика:

— У Отто Скорцени.

— Всыпьте деньги мне в ладонь. Мы вас найдем. — И благодарно закивал: — Спасибо, господин солдат! — Откланявшись, старик шаркающей походкой направился к следующей скамейке.

— Стоять! — тут же раздался повелительный окрик. — Старик, это тебя касается! — Из кабины притаившегося в прибрежных кустах армейского грузовика, который Курков по пути к скамейке непростительно не заметил, выскочил Шталь. Догнав недавнего собеседника Сергея, он схватил его за плечи и рывком развернул к себе: — Я же сказал: стоять! Быстро покажи, что у тебя в руке!

Связной «недоуменно» развернул ладонь:

— Добрый господин солдат только что дал мне два пфеннига. Господин офицер, не отнимайте! У меня больная жена! Наш дом разрушен, и мы вынуждены жить у сестры жены. Я профессор Штельцер, Теодор Штельцер. Вы, конечно, не слышали обо мне, но среди ученых-ботаников мое имя хорошо известно. Если я совершил что-то противозаконное, то готов немедленно вернуть деньги господину солдату! Я ведь не знал…

— Пошел вон! — Шталь брезгливо откинул от себя руку старика.

— Простите, но вы же остановили меня…

— Пошел вон, я сказал!

Курков, наблюдая за их диалогом со скамейки, зашелся в хохоте: пришла пора и ему «включить артиста».

Шталь, приблизившись, угрожающе навис над Курковым:

— Немедленно прекратите смеяться! — Получив в ответ новую порцию издевательского смеха, Шталь бросил короткий взгляд вслед удалявшемуся старику и, сжав кисть правой руки в кулак, резким движением ударил Куркова по лицу.

Разбитая губа русского окрасилась кровью.

— Давненько я по морде не получал, — сплюнул Курков кровь на землю. — Только слабоватый у вас удар, господин капитан. Губу вон разбили, а зубы-то целы. Вот как надо бить… — Удар кованого армейского сапога пришелся немцу под правое колено. Охнув, тот кулем свалился на песчаную дорожку. Теперь Курков склонился над ним. И смачно произнес по-русски: — Руки о тебя пачкать не хочется, гнида. — Не удержавшись, нанес еще один удар ногой — на сей раз по ребрам офицера. Тот тихо взвыл и свернулся от боли калачиком.

Сергей посмотрел по сторонам. Старик ушел. А больше, кажется, никому не было до них дела.

«Вот и свиделись, — подумал Сергей, успокаиваясь. — Теперь мне остается только ждать. Раз дед сказал, что меня найдут, значит — найдут».

Более не удостоив стонущего капитана и взглядом, он решительно зашагал в противоположную сторону, к автобусной остановке.

Проезжая улицами Берлина, Курков через окно общественного транспорта безучастно наблюдал, как местные жители пытаются привести свой город хотя бы в относительный порядок. Старики, женщины и дети убирали с проезжей части и с тротуаров обломки бетонных плит, кирпича, камни, битое стекло, обгоревшее дерево — наглядные свидетельства недавнего авианалета. «Прямо как у нас, — машинально отметил про себя Курков, и вдруг ему жутко захотелось курить. Причем затянуться непременно родной, обжигающей горло махоркой. — И ничем-то мы от немцев особо не отличаемся. И даже своих «Шталей» у нас с лихвой хватает. Ну да ничего, Бог даст, и с ними рано или поздно разберемся…»

Когда автобус подъехал к зданию Потсдамского вокзала, времени до конца увольнительной оставалось два с половиной часа. Однако Курков принял решение вернуться в казармы.

* * *

Старков бросил старый, прожженный в двух местах ватник на землю и сел на него. Ким прилег рядом. Невдалеке водитель, обнажив торс, возился с виллисовским движком. Кругом стояла тишина. Не было слышно даже пения птиц.

— Смотри-ка, июль, а жары нет, — старик, прищурившись и закинув голову, посмотрел на солнце.

— Вы меня сюда о жаре привезли поговорить, Глеб Иваныч?

— Не спеши, дай насладиться покоем. — Старков достал из полевой сумки бумажный сверток, флягу, и вскоре взору Кима предстал роскошный обед из двух ломтей тяжелого черного хлеба, трех луковиц и нескольких ломтиков сала. Во фляге плескался разведенный спирт. — Давай-ка, Евдоким, помянем жену мою Клавдию.

Ким отпил из фляги вторым, закашлялся.

— Глеб Иваныч, давно хотел вас спросить, да только вот повода все не было… Как вы вдовцом-то стали?

— Так это еще в тридцать девятом… Да ты ешь, ешь давай: организм, он ведь после водки пищи требует. — Сам подполковник ел мало, Ким это давно заметил. — В том году у нас полный провал случился. Ежова помнишь?

— А как же. Враг народа.