Двадцатый год. Книга первая

«Свершилось!» – подумала Шарлотта Корде, вонзая сталь в трепещущую плоть Марата. Или не подумала, ни о чем? И самое главное – была ли к тому времени Шарлотта с кем-нибудь, хотя бы раз? Юность героини революции, судя по датам, давно уже прошла: на эшафот она ступила почти в двадцать пять, ровесницей Барбары – и всего лишь на год младше депутата Барбарy, с которым увиделась в Кане накануне бессмертного подвига. По сохранившимся свидетельствам, девушка не стремилась к браку, предпочитая мужскому обществу революционные газеты. Неужели так и умерла, не изведав телесной любви, в те-то легкие по части нравов времена? Не нашлось ни одного Вальмона или хотя бы толкового берейтора? Но может, Барбарy, на той единственной их встрече? Красавец-депутат, недавно из Парижа, не избавил ли он канскую затворницу от тягостного бремени невинности? Увы, лишь краткое официальное свидание. Но если пофантазировать… Стремительное соитие… взметнувшиеся юбки, впившиеся в спинку стула пальцы… распахнутые навстречу неведомому уста. Мученики свободы, обоим уготована плаха.

«Киевским любовникам не терпится на гильотину?» – поинтересовался голос. Да чтобы тебя черти взяли с твоими комментариями!

– Ты что-то сказала, Бася? – пробормотал Ерошенко. Сонно, но по-прежнему нежно.

– Ничего. Просто люблю тебя. Повторяю всю ночь как дура. Тебе смешно?

– Нет. Я тоже тебя люблю. Не ощутила?

– О-о.

– Хочешь поцелую моцно?

– Моцно – хочу.

* * *

Однако ты изголодалась, Котвицкая. Двухмесячный пост не шутка, проблема пола встала в полный рост. Лидия, та бы сейчас непременно занялась компаративистикой. У этого лучше то, у этого это, сей искусен в одном, оный бездарен в третьем. Зубы, ноги, плечи, негры. Ты же… Главное любовь, а прочее не имеет значения? Чепуха, пустые излияния переспелых барышень из Калиша и Костромы.

Сердце тревожно сжалось: а Костя – он сравнивает? То есть нет, такое невозможно, но вдруг? Мужчины ведь всегда… И если да, то с кем? С костлявой поэтессой из «Пегаса» – или с крепкой биомеханичкой с петроградских сценических курсов? Может быть… с Лидией? Они знакомы – а Лидия не из тех, что пройдут мимо булочки, не надкусив. Даже если запретят родители. В особенности если запретят. Сравнится ли с ней Бася in amoris arte да и чисто физически? С поэткой из «Пегаса» – ерунда, а вот с Лидией… За сапфисткой культурный пласт, культурная эпоха, декаданс.

– О чем ты думаешь, Котька?

Так он тебе и скажет, хмыкнул голос.

– Ни о чем. – Ерошенко придвинулся. – А ты? Где сходим в церковь – здесь или в Житомире? У нас замечательный костел святой Софии, прямо на центральной площади. И еще есть костел бернардинов.

– Тебе неймется скрепить нашу связь публичным актом? – Ткнулась носом ему в плечо, думая о Лидии, поэтессе и биомеханичке с питерских курсов. – Если хочешь, можем ограничиться заявлением в НКВД. Но лично я обойдусь и без marriage civil29. Такая я бесстыдная особа.

– Я тоже. – Осторожно сжал ее плечи, ткнулся губами в волосы.

– Да уж наслышана.

Не удержалась от провокации. И замерла. Проговорится?

– Что ты имеешь в виду?

– Ничего. Пошутила. – Отступательный маневр, перегруппировка. – Тут Лидочка вечером забегала, когда ты ушел к себе. Кстати, – в этом месте равнодушно зевнуть, – она тебе нравится?

– Говорят, она мила.

– И кое в чем весьма искусна.

– Да?

* * *

Волынская губерния, куда направилась из Киева бригада Генералова, входила в число областей, долее прочих пребывавших под iugum Polonorum30, как горделиво называли владычество над Русью давние польские писатели. Освобождение из–под ярма произошло, как известно, при величайшей из Екатерин, в ходе ощипывания архаической Речи Посполитой более передовыми европейскими монархиями. Не повторяя справедливых суждений, что Россия, в отличие от немцев, не присоединила чисто польских областей, и не забывая, что «ура, Варшава наша» воскликнул славный генерал-аншеф Суворов, подчеркнем немаловажное обстоятельство. Бoльшая часть екатерининских трофеев не просто присоединялась к России, но с нею воссоединялась. Последнее очевидно для всякого, кто не забыл: Россия – это то же, что и Русь, но по-гречески; кто же того не ведает, пусть возвращается в школу.

Житомир, где вырос Ерошенко, и вся восточная Волынь влились в общерусское государство при втором разборе одряхлевшей польской мачехи, за столетие до Костиного рождения. Западная часть вернулась в матушкино лоно лишь в третий, последний по счету раздел. Тот самый, что ровно за столетие перед явлением на свет Барбары уничтожил одряхлевшую республику, став началом стодвадцатитрехлетней польской niewoli.

Накануне германской войны население губернии приблизилось к трем с половиной миллионам. Семьдесят три процента составляли русские, преимущественно малороссияне. За русскими следовали евреи – более тринадцати процентов (в городах половина жителей). За евреями шустро ковыляли поляки (более шести процентов). Проживали здесь также немецкие и даже богемские колонисты – не влезая в местные свары и преуспевая в земледелии.