Двадцатый год. Книга первая

– Нет. Про аресты поляков есть. Из Минска передают: в Москве арестован польский комитет по делам беженцев, помещение на Лубянке номер 17 опечатано. В кафе «Варшавское» хватают всех, кто обращается к прислуге по-польски. Что ты так смотришь? Красные провокаторы на улице заговаривают с прохожими на польском языке. Удостоверившись, что перед ними поляки, арестовывают. Куда исчезают люди неизвестно, информации чрезвычайка не предоставляет. Тебе мало?

Пан Кароль встал и отошел к окну. В Риге, верно, пишут, что арестованы все латыши, а в Тбилиси – что все грузины. Но если что-нибудь случится с Баськой…

– Они уже здесь! – выпалила Маня. – Вот: на углу Нововейской и площади Спасителя схвачен большевицкий агитатор. Бронислав Вольский, он же Миллер, сорок четыре года, столяр. Убеждал солдат не воевать за безнадежное дело. Арестован прохожими. Окружным судом приговорен к году и трем месяцам тюрьмы.

Пан Кароль вернулся. Сел рядом.

– С нашими прохожими Польша не погибнет. По чем теперь слово в свободной и независимой? Год и три месяца?

Маня разозлилась окончательно.

– В Совдепии такого столяра матросы шлепнули бы на месте. Одному тебе всё безразлично. Тебе и пану Высоцкому. – Зло передразнила: – Бедный Костя… Конечно. А кто с ним это сделал?

Скомкав газету, убежала плакать. Предварительно пришлось прогнать залезшего на ложе Свидригайлова.

Папа деликатно постучался через час. Сообщил, что по-соседски заглянули Анджей с Асей, предлагают наведаться в кино. Лично он предпочитает, не ставя в известность маму, посмотреть «Сараевскую трагедию». Любопытно всё же, как синеасты ее изобразили.

Выбор между Францем-Фердинандом и Цицероном для Мани трудности не представлял – даром что смерть оратора была много ужаснее смерти эрцгерцога. Мертвому Фердинанду не втыкали в язык булавок, не выставляли головы и рук на сараевском форуме. Блажен кто посетил сей мир… Папа этим себя утешает?

* * *

Просмотрев историческую драму о начале европейской войны и «нравах при дворе императора Франца-Иосифа» – так значилось в анонсе, – вчетвером доехали трамваем до Ротонды. Бывший экстраординарный повез Марысю дальше, на свидание с Цицероном, а Высоцкий с Асей вышли, решив поужинать на Мокотовской, в ресторанчике с немецкой, польской и французской кухней. Заведение располагалось неподалеку от редакции, Высоцкий забредал туда порой на чашку кофе, случалось – и на что-нибудь покрепче, и последнее начинало беспокоить родителей. «Но сегодня он будет не один, – трезво рассудила Ася, сворачивая с круглой площади на улицу, помнившую знаменитого кота. – По бокальчику сухого, и всё».

Свободных столиков в зале не оказалось. Метрдотель показал: вон там, господин репортер, сидит господин Мацкевич. И действительно, возле окна в одиночестве, вернее в компании трех откупоренных бутылок, скучал приятель Высоцкого, известный журналист и стихотворец, бывший футурист, после пребывания в революционном Киеве к футуризму сильно охладевший. Заметив Анджея, Мацкевич оживился. Увидев рядом Асю, расцвел.

– Пани Гринфельд, как увижу ваши серые глаза…

Язык его почти не заплетался и на ногах он держался твердо. Деликатно коснулся Асиной руки губами и присовокупил еще несколько не вполне разборчивых строк, совершенно не футуристично срифмовав в финале «тополя» с «полями».

Синеверсия сараевской трагедии была довольно долгой: венские нравы, сербский заговор, австрийское бесчувствие, берлинские козни. Ася капитально проголодалась и теперь, не вслушиваясь в болтовню Мацкевича, повела решительное наступление на принесенный венский шницель. Приятнейшая сухость «Пино Нуар» из Рейнской области великолепно подчеркнула вкус искуснейше прожаренной телятины. Все же родители преувеличивали угрозу. Лишить Анджея невинного удовольствия – после всего, что он пережил? У него даже девушки нет до сих пор. К кому он ходит, бедненький?

Лишь разделавшись со шницелем на четверть, Ася уловила обрывки разговора.

– Говорят, Леонардо с трудом нашел натурщика для своего Иуды – а тут их сразу пятеро, – говорил ее брат стихотворцу.

– Три дивизии – не желаешь? – отвечал стихотворец брату.

– Не все столь колоритны. Толпы заурядных русских мужиков, по мобилизации, что с них взять.