Двадцатый век Анны Капицы: воспоминания, письма

Мы никогда не были в Сочах и не знаем, что это такое — советский beau monde [178], только боюсь разочароваться, ведь сейчас не сезон и бомонда не будет. Вот беда. Андрей приехал в полном восторге от своей поездки. Он делал доклад по-английски (вот нахал!) в Полярном институте им. Скотта в Кембридже. Было много народа, и доклад сошел хорошо. Все наши старые друзья были чрезвычайно внимательны к нему, и он был очень этим тронут. Тут он понял, что такое был молодой П. Л. в Кембридже! Мы все-таки, может быть, поедем в мае в Англию, во всяком случае, ходят такие слухи.

Как Вы думаете, Вы сможете опять нас вынести после Вашей болезни? Ваша комната Вас ждет, а мы вернемся в самом начале апреля. Целую Вас очень нежно и крепко, не сердитесь на меня, я знаю, что глупая да еще Манилов, но люблю Вас очень, что Вы должны хоть немного чувствовать».

«14 марта 1966 г., Сочи

Дорогая Валентина Михайловна,

Здесь просто рай, погода — хорошее московское лето. Море плещется под окнами. Все начинает цвести. Дом построен прямо над пляжем, в современном стиле, все очень просто и красиво получилось. Самое хорошее, что комнаты совсем звуконепроницаемы, что почти никогда не бывает. Народу — полчище, но среди них ни одного знакомого. Служащие, рабочие, колхозники. Все лечатся. Мы живем тихо, П. Л. уже трудится.

Часто вспоминаем Вас и беспокоимся о Вашем здоровье. Как-то Вы в больнице живете…»

«17 марта 1966 г., Сочи

…Вчера позвонили из Москвы и сказали, что Вам чуть лучше. Как-то спокойнее стало на душе. Все время думаешь: как-то Вам там? У нас чудо как хорошо, тепло, даже когда нет солнца. И так хотелось бы часть этого тепла передать Вам. П. Л. нет, нет-да скажет: как-то там В. М. Видно, его это волнует. А он все сидит и работает. Здесь тихо, никто не тормошит, работать хорошо».

«22 марта 1966 г., Сочи

Дорогая Валентина Михайловна,

Мы с П. Л. поздравляем Вас и шлем свои самые теплые и самые сердечные пожелания скорее увидеть Вас у нас в парке. Подправляйтесь к нашему приезду, т. е. к 5–6 апреля. Как сжимается сердце, думая о вас опять в больнице. Опять и опять все пережитые уже раз ужасы. Здесь хорошо, погода нас балует, бывает прохладно, даже иногда дождь, но все-таки как хорошо из зимы попасть в этот благословенный край. Нам звонят по телефону, и я знаю о всех Ваших бедах, и часто думаем о Вас. Еще раз привет от П. Л. Целую крепко…»

Валентина Михайловна — Анне Алексеевне

«23 марта 1966 г., из больницы

Моя драгоценная — вчера так умучили лечением (без передыха от 6 до 10 вечера), что разрыдалась и захотела в покой вечный. Ночью не спала. 6 раз меняла взмокшие рубашки.

Сегодня утром спустила все 4 шины. Наконец дали камфору, и я пришла в себя.

Опять верю, что увижу вас. Спасибо за открытку. Тамара методична, как часовой, — ежедневно бывает у меня от 1 1/2 — 2 часов. Привозит питье и еду. Герой! Вера Ник. больна гриппом, Терновский тоже. <…> 2 раза был у меня Василенко, 1 раз специально удостоена была, 2 раз — в общем обходе. Он из „великолепных“ Magnifico [179]. <…>

Всё путают. И врачи делают ложные выводы „в медицину“, и защищают ученые степени не быстро, но верно…»

«26 марта 1966 г., Москва, из больницы

Дорогой, драгоценный друг мой любимый, Анна Алексеевна и с неповторимым образом мышления (так, кажется, о нем выразился Сноу) Мажисьен — Миозотис [180]

— Петр Леонидович. Мне не только лучше, но, как видите, в день своего и Ан[ны] Ал[ексеевны] дня рождения позволяю себе некие вольности, а может, и непочтительности.

Я оживаю.

Спасибо за телеграмму.

Меня сегодня с утра навестил В. Н. Терновский с дарами — цветы и книжка стихов Бажана „Итальянские встречи“. Дальше: Тамара в ярко-сиренево-голубых волосах (таких еще не бывало!) с цветами и 1/2 жареной!(все разрешили есть) курицей. Дальше: Вера Никол. с навагой, цветной капустой, морсом, рисунком 3-летней внучки и 4-мя рассказами Честертона, которые перевела Наташа [Н. Л. Трауберг] для сборника Честертона, котор[ого] она составительница и редактор. Рассказы — дивные, сохраню для вас.

Как много надо поговорить с Вами и почесать за ушком (если Madame разрешит!).

Я еще не совсем уверена, как болезнь подействовала на мой организм и на мою всегда неуравновешенную голову.

Тут обнаружилось, что я говорю на каком-то особом языке: никто не понимает, и думали, что я брежу.

Плохо было очень, очень. Елена Константиновна [Березовская] почти ежедневно забегает ко мне — говорит, что вы ей это завещали.

Они с Евг[ением] Мих[айловичем Лифшицем] неожиданно едут 8-го апреля в туристическую поездку в Западную Африку, Грецию и Италию на месяц.

Много разного и интересного произошло в последнее время, и если это перемешать с больничными впечатлениями, то хочется „приблизиться“ к Честертону.

Хочу шашлык, поджаренный у вас в „Grille“ под красным светом. Хочу видеть Антарктическое семейство во всей красе и всех вместе.

Неужели это все возможно и будет в моей жизни тутошней (земной!)?