Двадцатый век Анны Капицы: воспоминания, письма

Без малого каждую неделю езжу в Москву по судостроительным делам. Обыкновенно на один, много на два дня. Поезда очень удобные, вечером в 11 ч. 30 мин. ложусь спать в международном вагоне, утром в 9 ч. 30 мин. в Москве, а на другой день утром опять дома.

Академия теперь занята предстоящими выборами 40 новых членов примерно в декабре месяце.

Поблагодари Петра Леонидовича за все, что он сделал для Голицыной, я получил от нее письмо, но оно относится, по сути, не столько ко мне, а к Петру Леонидовичу, который все выхлопотал…»

«9 ноября 1928 г., Ленинград

Спасибо тебе, милая Аня, за твое письмо и за сообщение о гениальности моего внука. О. И. (Ольгу Иеронимовну — Е. К.) мне повидать еще не удалось, и я про него знаю только, что „палец в рот ему не клади“.

Вижу, что ты пробуешь писать на машинке, но тебе следует 1) переменить ленту, 2) смазать ее чернилами, или как это там делается, чтобы было отчетливее, и 3) поставить новый цилиндр со шрифтами, а то представляется, что на всем развале не нашлось более расхлябанной, но все-таки читать можно.

Статью П. Леон. получил, спасибо большое, просмотрел. И хотя этими вещами не занимаюсь, но думаю, что таких статей „крокодилу“ не часто приходится представлять в Royal Society (имеется в виду Лондонское Королевское Общество — Е. К). Абрам Федорович Иоффе очень хвалит, а в таком деле на него положиться можно. Посылаю П. Леон. две моих статейки…»

«9 января 1929 г., Ленинград

Милая Аня!

Давно тебе не писал. Карточку моего внука получил и по его виду и твоему описанию не сомневаюсь в его гениальности.

Я все по-прежнему два дня каждую неделю в Москве, а пять дней здесь. В Москве дело живое — Совторгфлот разрабатывает типы и общие проекты судов, которые будут строиться в ближайшее время. Работа в техническом отделе поставлена очень разумно, заседания ведутся деловито, без болтовни, так что работать приятно. <…> В Академии выборная страда кончилась, так что осталось лишь Общее собрание 12 января, которое должно утвердить выборы, но это больше формальность. Кроме того, по Академии мне приходится сидеть в заседаниях Президиума два раза в неделю — эти заседания невыносимы по мелочности и пустяковине, которые обсуждаются часами. Я предупредил, что как войдут новые члены, то я от обязанностей Академика-Секретаря Отделения отказываюсь, пусть выберут кого помоложе и чистого ученого, а я обсуждать полчаса вопрос вроде того, кого посылать в составе делегации на 50-летний юбилей Казанского Археологического общества, не могу, мне такая пустяковина противна…»

«20 января 1929 г., Ленинград

В прошлый четверг А. Ф. Иоффе дал мне подписать вместе с П. П. Лазаревым представление П. Леонид. в члены-корреспонденты Академии и сообщил, что в середине апреля ты собираешься вместе с ним приехать сюда. I believe you are both just as childishly unreasonable as your baby [50]— ты теперь взрослая дама так по-английски оно вежливее выходит. Ты, видимо, забыла, что у нас новый стиль и середина апреля, это по старому начало апреля, т. е. самое худое время — Нева обыкновенно еще не прошла, с улиц скалывают грязный зимний лед — погода ни весна, ни зима, самая что ни на есть для простуды, а проживая так долго, как ты, в южных и теплых климатах, от нашей апрельской весны отвыкаешь. Ты должна помнить про бывший у тебя плеврит и пр.

Насколько отвыкаешь от климата, скажу про себя. Я жил в Питере с 1877 года по 1921 год, т. е. 44 года и, как знаешь, зиму и лето ходил в том же самом пальто, никогда не хворал, разве только насморком и хрипотой на два дня. Так вот, вернувшись в прошлом году сюда (в ноябре), я к концу ноября захватил какой-то поганый кашель, который и мучил меня до июня. Я в этом году, опасаясь повторения, перешил Николая Александровича (отец Алексея Николаевича — Е. К.) енотовую шубу на пальто, и пока хорошо.

Сюда можно приезжать и тебе, и П. Л. не в середине апреля, а в середине мая, когда будет уже тепло, и весь лед будет свезен, улицы вычищены, и погода вообще теплая. <…> Пошевели мозгами и прежде чем ехать сообрази все как следует…»

Конечно, Крылов не мог написать в своем письме обо всем, что происходило в России, прямо. Он пользуется намеками и иносказаниями, желая предостеречь Капиц от приезда в СССР. Беспокоясь, что Анна Алексеевна и Петр Леонидович могут этого не понять, он при первой же возможности просит передать предостережения им лично, и делает это через математика Я. В. Успенского, который отправился в заграничную командировку и мог оттуда написать Капицам, не опасаясь перлюстрации писем (кстати, сам Успенский из зарубежной командировки не вернулся, стал «невозвращенцем»):

«9 апреля 1929 г., Берлин

Многоуважаемый Петр Леонидович!