Двадцатый век. Изгнанники: Пятикнижие Исааково; Вдали от Толедо (Жизнь Аврама Гуляки); Прощай, Шанхай!

«Живая Нефертити с мумией Эхнатона!» — подытожил светское общественное мнение капитан пассажирского лайнера под панамским флагом «Асунсьон II» Хавьер да Сильва. Бонвиван весьма зрелого возраста, капитан подошел к их столику, представился по всем правилам этикета и, заказав бытылку джина, попросил разрешения присоединиться к ним. Уже после первого дружеского тоста стало ясно, что на небо в очередной раз выкатилась счастливая звезда Хильды: через два дня «Асунсьон II» снимался с якоря и через Суэцкий канал, Красное море и Персидский залив направлялся на Дальний Восток, где, зайдя в порты Макао, Сингапура и Манилы, должен был завершить свое плавание в открытом городе их мечты — Шанхае!

На сегодняшний день Хильда и Мадьяр были если не богатыми, то, во всяком случае, хорошо обеспеченными путешественниками: подаренное доктором Хироси Окура ожерелье из розового жемчуга удалось выгодно продать солидному ювелирному магазину на рю де Риволи, и это позволило им занять две каюты в первом классе, достойные живой Нефертити и ожившей мумии фараона Эхнатона. Конечно, впереди их ждала черная дыра неизвестности, так что подобная трата выглядела весьма легкомысленно. Они, однако, рассудили, что их новому знакомцу капитану да Сильве ни к чему знать их подлинное положение неимущих беженцев.

Огромный портовый город, Александрия кишела так называемыми апатридами — людьми без гражданства и, по большей части, без средств, а также всякими перекати-поле, авантюристами, международными мошенниками, дезертирами из французского Иностранного легиона… да и просто жалкими горемыками. Ради таких капитан не посягнул бы на свой персональный, глубоко засекреченный фонд кают, которые придерживал на всякий пожарный случай. Хильда и Мадьяр дали ему понять, что они не молодожены, совершающие свадебное путешествие, и даже не любовники, однако не стали его разубеждать, когда у того сложилось впечатление, будто они просто пара богатых бездельников, решивших во что бы то ни стало убраться подальше от воюющей Европы. Они также благоразумно решили не отягощать капитана излишними сведениями — например, о том, что дама — еврейка, а ее кавалер еле унес ноги из Венгрии, где полиция жаждала обсудить с ним некую аферу с морфием.

При отходе из Александрии пограничная проверка пассажиров «Асунсьона II» производилась довольно поверхностно и небрежно: портом отправления судна был Стокгольм, и в Александрию оно заходило всего лишь транзитом. Правда, немецкий паспорт Хильды, разукрашенный французскими печатями, заставил английского майора насторожиться: его страна, как и Франция, была уже в состоянии войны с Германией. Хильда, однако, заявила, что она беженка от нацизма и через Францию пробирается в Шанхай — что было чистой правдой. Жизнь — загадка, и правда частенько оказывается в ней самым неубедительным доводом. Но на этот раз ей поверили: война еще не разгорелась в полную силу, даже немцы, оккупировавшие страны Европы, пока что позволяли их покидать обладателям английских паспортов, а англичане не препятствовали передвижениям немецких дипломатов, и даже советские эмиссары без проблем разъезжали по планете. Но очень скоро все иностранцы окажутся под подозрением, особенно те, чья страна входила в лагерь противника: за ними будут следить пристально и враждебно. Охота на ведьм, шпиономания, репрессии по отношению к гражданским лицам станут чем-то обыденным по обе стороны линии фронта. Кое-какие основания для этого, конечно, имелись: когда прожектора и сирены воздушной тревоги еженощно стали раздирать небо над Лондоном, Гамбургом или Ленинградом, люди быстро поняли, что это не кратковременный, банальный военный конфликт, а кровавая схватка не на жизнь, а на смерть, подобной которой еще не было в истории человечества.

30

Внизу под палубой, в машинном отделении, стоял мощный, монотонный гул, отдававшийся легкой вибрацией на всем судне. Хильда рассеянно, без всякого интереса поглядывала через открытый иллюминатор. Пейзаж почти не менялся, да и вряд ли можно было ожидать существенных изменений. Разве что красное африканское солнце разрасталось до невиданных размеров: оно катилось на запад, к горизонту, как огромный кровавый диск.

«Асунсьон II» все еще полз на юг по Суэцкому каналу — по левому борту Азия, по правому Африка, причем оба берега погружались в предвечернюю дремоту и были одинаково скучны. И там, и там унылый полупустынный пейзаж изредка оживляли рощицы финиковых пальм, а усталые феллахи гнали верблюдов, коз и длиннорогих, горбатых волов к глинобитным хижинам своих поселений.

Из задумчивости Хильду вывели звонок и деликатный стук в дверь. За дверью стоял какой-то смуглый тип в летнем морском кителе с золотыми аксельбантами, достойными контрадмирала. У него были тонкие мексиканские усики и влажные, чуть навыкате глаза. Он отвесил Хильде такой торжественно-ритуальный поклон, будто перед ним и впрямь стояла божественная Нефертити.