Двадцатый век. Изгнанники: Пятикнижие Исааково; Вдали от Толедо (Жизнь Аврама Гуляки); Прощай, Шанхай!

— Мое имя Пако Рамирес, я — помощник капитана. Позвольте вручить Вам, мисс Браун, приглашение капитана да Сильвы. Если Вам или мистеру Келети что-нибудь понадобится, я круглосуточно к вашим услугам. Стюард знает, как меня найти. Благодарю Вас и извините за беспокойство.

Влажный взгляд скользнул по светловолосой пассажирке, посланец еще раз поклонился и исчез. Этот помощник капитана больше смахивал на сутенера или контрабандиста наркотиков.

Верхний правый угол конверта украшали геральдический знак пароходной компании и имя судна. Внутри было приглашение, написанное каллиграфическим почерком на таком же фирменном бланке. Его витиеватый старомодный стиль вполне отвечал почерку. Капитан да Сильва по-французски заверял ее, что почтет за высокую честь, если она и мсье Келети согласятся отужинать за почетным капитанским столом. Позвольте выразить вам свои самые искренние… и пр. Истинный латиноамериканец и кабальеро, капитан очевидно питал типичную для представителей его культуры слабость к элегантному церемониалу. Хильда улыбнулась архаичности его французского, но самому приглашению особого значения не придала. Она не знала, что этот претенциозный конверт с морской геральдикой кардинально преобразит ее будущее.

По сути, в нем было не тривиальное приглашение к ужину, а билет на тот самый экспресс, с забронированным для нее — еврейки с немецким именем и немецким паспортом — купе первого класса, о котором говорил главнокомандующий кинодевочками Ален Конти!

Пассажиры первого класса и офицеры лайнера вкушали пищу в кают-компании на верхней палубе. Легкий пустынный ветерок проникал через широко распахнутые квадратные иллюминаторы, шевеля атласные занавески. Два ряда вентиляторов на потолке чуть облегчали тяжелую духоту тропической ночи, но победить ее окончательно не могли.

Играл небольшой женский струнный оркестр и, несмотря на ранний час, за столами не было ни одного незанятого места. Люди с опытом дальних морских путешествий знают, что это вернейший признак скуки: самой распространенной и трудно поддающейся лечению болезни на судах этого типа.

Когда Пако Рамирес придержал дверь для входивших в помещение Хильды и Мадьяра, из-за стола поднялся, чтобы приветствовать их, капитан да Сильва. Он с блеском совершил церемониальное представление новых пассажиров. За его столом уже сидели финская семейная пара, которая направлялась в торговое представительство своей страны в Виктории — английской колонии, которую китайцы называли Гонконгом, и два шведских инженера, которых «Асунсьон II» должен был доставить в Шанхай, откуда ходили регулярные рейсы в Кобе. Они не делали секрета из своей миссии в Японии: как представителям шведских оружейных заводов «Бофор», им предстояло внедрить в производство новые типы легких гаубиц, незаменимых для ведения войны в горах. Неискушенному наблюдателю могло бы показаться странным, что нейтральная Швеция участвует в процессе внедрения воюющими странами новых видов вооружений, но во время этой недавно вспыхнувшей войны, пока еще не превратившейся в мировую, будет происходить множество гораздо более странных вещей.

Спустя пару минут все тот же Рамирес подвел к столу полноватую, обильно напудренную даму среднего возраста. Когда она улыбалась, на щеках у нее появлялись ямочки, которые ей очень шли. Она производила впечатление открытого, непосредственного и приятного в общении человека. Маленькое общество за капитанским столом уже было с ней знакомо, более того, очевидно, она была его центром. Даму приветствовали стоя.

Капитан да Сильва представил ей новых знакомцев:

— Хильда Браун, ваша соотечественница. А маэстро Келети — пианист из Венгрии.

Услышав, каким титулом его наградили, «маэстро» поклонился и поцеловал новой гостье руку, что в его парижской среде вовсе не было принято. Но, как говорят французы, «noblesse oblige»[36]…

Капитан да Сильва, продолжая ритуал взаимного представления, с пафосом провозгласил:

— Наш милый друг, баронесса Гертруда фон Дамбах!

Она вела себя по-свойски, эта фон Дамбах, мило и дружелюбно улыбнулась Хильде: такая вот баронесса — пушистая, домашняя и сладкая, как пончик.

Так все и началось.

Водка под русскую черную икру, гусиное фуа-гра под густое, но не сладкое красное вино, трюфеля, ледяное «шардоне» со скандинавской копченой семгой — меню, достойное самого изысканного парижского ресторана. Блюда и напитки подавались под зорким оком помощника капитана Рамиреса, который, стоя за спиной своего босса, с педантичной дотошностью исполнял функции главного церемониймейстера.

Никто не обратил внимания на быстрые взгляды, которыми обменялись Пако Рамирес и Мадьяр — гости были заняты собой и цыпленком под соусом «мадейра». Точно так же от их внимания ускользнули и зверские взгляды, которыми Хильда буравила Мадьяра, когда тот всасывал алкоголь в неподобающем для рафинированного общества темпе.