Двадцатый век. Изгнанники: Пятикнижие Исааково; Вдали от Толедо (Жизнь Аврама Гуляки); Прощай, Шанхай!

Сбылась мечта Элизабет о собственном уединенном уголке, поставив, с другой стороны, под угрозу банкротства и без того тощий семейный бюджет. Конечно, коммунальные спальни с их атмосферой не то зала ожидания, не то казармы, были отвратительны, но за них не надо было платить. Об этом заботились монахини под началом аббатисы Антонии. Теперь же первого числа каждого месяца приходилось вносить арендную плату, и какой бы скромной по сравнению с европейскими стандартами она ни казалась, рост ее, как уже говорилось, был неудержим и пугающ.

Поэтому Элизабет решительно подавила остатки своей гордости и комплексов, когда Шошана, супруга ее работодателя Йонатана Басата, попросила ее найти подходящего еврея в помощники их садовнику. В последнее время среди богатых еврейских семей Шанхая входило в моду нанимать прислугу из числа недавно прибывших и оказавшихся в безвыходном положении немецких евреев. Иногда «багдади» испытывали искреннее сочувствие, но нередко ими двигало пустое тщеславие и желание пустить пыль в глаза. Хотя китайская прислуга во многих случаях была более эффективной, да и значительно более дешевой, со слугами-евреями можно было говорить по-немецки, а это считалось признаком высокого социального и культурного статуса. Именно поэтому еврейские семьи средней руки в прежней Австро-Венгрии нанимали своим детям швейцарских гувернанток…

Элизабет без колебаний предложила на освободившееся место своего мужа. Так или иначе, лучше это, чем унизительная милостыня. Отвечая на вопрос о его профессии, она пробормотала что-то неопределенное, кажется, «служащий». Про то, что Теодор — знаменитый скрипач, она даже не заикнулась. Зачем создавать семье Басат моральные затруднения? Как-никак, им требовался не исполнитель Сарасате, а помощник садовника! Вот так член Прусской академии искусств, душа Дрезденской академической филармонии виртуоз Теодор Вайсберг стал помощником старого садовника, виртуоза в выращивании цветов и овощей Ву Лаодзяня.

Красные муниципальные автобусы, доехав до набрежной Хуанпу, совершали поворот кругом и возвращались обратно. Они не ходили на ту сторону реки: у населения Хонкю не было обыкновения пользоваться городским транспортом, поскольку и необходимых для этого денег тоже не было. Для Элизабет и Теодора рикши были чересчур дороги, а такси — вообще за пределами досягаемости. Поэтому каждое утро еще на рассвете семья Вайсбергов отправлялась пешком из окрестностей завода металлоконструкций в Хонкю по мосту над сточным каналом Сучоу, потом по Гарден бридж через Янцзы, который вел к Английскому саду, и, пройдя пять километров, вовремя прибывала в дом номер 342 по проспекту Кардинала Мерсье. Там каждый из них брался за свою работу: Элизабет преподавала детям немецкий язык и музыку, а Теодор разбрасывал удобрения, окапывал клумбы или полол сорняки в саду.

…Как-то утром Шошана Басат, задумчиво облокотившись на перила веранды, наблюдала за работой старого садовника и его помощника.

— Господин Вайсберг, можно вас на минутку? — крикнула она по-немецки.

До Второй мировой войны все образованные евреи вне зависимости от того, в каком уголке мира они жили и какой язык там преобладал, как правило, более или менее владели немецким, считавшимся тогда «самым еврейским» из иностранных языков. Госпожа Басат прилично говорила по-немецки, хотя в Европе никогда не бывала. Самым дальним и волнующим ее путешествием было посещение Иерусалима и земли ее далеких предков, в то время носившей имя британского протектората Палестины.

Обращение «господин» к человеку из обслуги не было принято в Азии, даже когда разговор шел на немецком. Здесь пропасть между хозяевами и слугами, богатыми и бедными, азиатами и европейцами была настолько глубока, что впору было вспомнить рабство, не совсем еще отошедшее в прошлое. Но госпожа Басат испытывала к этому скромному, стеснительному и, несомненно, высокообразованному европейцу неподдельное уважение. Вне зависимости от того, принадлежали они к интеллигенции или нет, большинство «немцев», как здесь называли недавних переселенцев-евреев, вынуждены были соглашаться на любую работу, чтобы уцелеть. Госпожа Басат с одобрением отмечала, что Теодор не важничает, а с исключительным старанием, хотя порой и неловко, делает свою черную работу помощника Ву Лаодзяня, их дряхлого садовника, чья реденькая бородка и вислые усы придавали ему сходство со средневековым мандарином. Лаодзянь был сыном и внуком садовников Ву, которые служили поколениям семьи Басат еще со времен императрицы Цу Ши, и даже с еще более раннего времени, предшествовавшего Опиумной войне. К работе он приступил совсем юным, когда еще были живы отец и дед Йонатана — Менахем и Иерохам Басат, так что в их доме старик числился наравне с наследственной фамильной мебелью.

Теодор прислонил лопату к дереву и подошел к веранде, почтительно сняв потрепанную соломенную шляпу.

— Да, госпожа Басат!