Двадцатый век. Изгнанники: Пятикнижие Исааково; Вдали от Толедо (Жизнь Аврама Гуляки); Прощай, Шанхай!

Выяснение точного местонахождения радиста было задачей капитана Масааки Санеёси. Его люди — всегда в гражданском, всегда чрезвычайно корректные — обходили квартал дом за домом, расспрашивали старожилов, составляли исчерпывающий реестр как жителей, так и работников расположенных тут фирм, стараясь определить, нет ли среди них «пустышек», фальшивых фасадов для прикрытия. Уже все было описано, десятикратно проверено… но ни одной сколько-нибудь приемлемой гипотезы так и не возникло.

Как почти всегда в подобных обстоятельствах, ребус был решен чуть ли не случайно. Ключ к разгадке нащупали не крупные эксперты в области радиоперехвата, а начинающий техник по имени Вальтер Хаберле, выпускник мореходного училища в Бремене. Он специализировался в корабельной радиотехнике и здесь, в Шанхае, отвечал за профилактику приемной аппаратуры перехвата.

В поздние ночные часы фургон начал описывать суживающиеся концентрические круги вокруг интересовавшего группу места. Именно тогда молодой человек обратил внимание на расположенное в маленьком, зажатом между высокими зданиями китайском доме фотоателье «Агфа». На него произвела впечатление странная закономерность: каждый раз за минуту до выхода шифрограммы в эфир на крыше ателье гасли три неоновых иероглифа. Почти сразу после конца передачи неоновые символы снова начинали мигать в своем обычном круглосуточном ритме. И так — до следующей передачи. Опасаясь, что его поднимут на смех, Вальтер Хаберле не решился сразу доложить о своем открытии. Тем более, что в списке подлежавших расследованию предприятий — а их в квартале были сотни — в графе фотоателье «Агфа» тайная военная полиция Кэмпэйтай пометила: «А. Клайнбауэр. Немец. Благонадежен. Вне подозрений».

Вальтер Хаберле продолжил свои наблюдения, и только лишь наловчившись с точностью до секунды предсказывать выход передатчика в эфир, а также момент, когда три иероглифа снова вспыхнут, он все же о своем открытии по начальству доложил. Проанализировав ситуацию с технической точки зрения, он также пришел к убеждению, что поддерживавшая неоновую рекламу металлическая конструкция с натянутой между ее ребрами стальной сеткой представляла собой радиоантенну. Остроумно спроектированная антенна могла, однако, выполнять свои функции только когда неоновые иероглифы были выключены — иначе они создавали серьезные электромагнитные помехи.

У бременского мореходного училища были все основания гордиться своим выпускником!

В четверть третьего ночи иероглифы на крыше погасли и из динамиков пеленгатора посыпалась сухая дробь азбуки Морзе. В ту же секунду агенты Кэмпэйтай со всех сторон атаковали фотоателье «Агфа». Из темной боковой улочки за операцией надзирал капитан Масааки Санеёси. Как и в ночь переселения евреев в Южный Хонкю, на заднем сиденье его черного форда с погашенными фарами сидел гауптштурмфюрер Вилли Штокман и непрерывно, прикуривая одну сигарету от другой, дымил.

— Там их сейчас по меньшей мере трое, — сказал Санеёсисан, обернувшись к немцу. — Моим людям приказано открывать огонь только в крайнем случае. Мне они нужны живыми. В точности как те, которых мы переловили в Токио.

Правильно. Живые куда словоохотливее мертвых.

Высадив входную дверь, агенты ворвались в фотоателье, и двое в штатском без промедления бросились вверх по узкой лестнице. Однако «вальтер» Клайнбауэра уже на нижних ступенях остановил их и заставил прижаться к стенам. Чен Сюцинь принялся уничтожать все улики, и времени на это у него было действительно в обрез. Не прерывая стрельбы, Клайнбауэр крикнул:

— Сжигай! Всё в огонь! Ну же!

Чен Сюцинь заколебался, быстро глянул на Владека, который выламывал решетку из сводчатого окна, потом на гиганта, своим телом перекрывшего проем двери, которая вела с лестницы в лабораторию.

— Потом! Беги! — крикнул он.

Клайнбауэр свободной рукой провел по своим плечам, груди — огромная ладонь покраснела от крови. Он яростно проревел, перекрывая грохот выстрелов:

— Я кому говорю, черт косоглазый?! Всё в огонь, и уносите ноги! Быстро!

Когда люди капитана Санеёси в конце концов сумели подняться по лестнице, огонь полыхал по всему верхнему этажу здания и лизал зеленую черепицу на типично китайской — с вздернутыми углами — крыше. В черном ядовитом дыму от горящего целлулоида они наткнулись на распростертое на полу тело: ретушер семейных фотографий и страстный почитатель русской водки, немец вне всяческих подозрений Альфред Готтфрид Клайнбауэр пустил себе пулю в висок.

Больше никого полиция в ателье не обнаружила. Кровавый след вел к разбитому сводчатому окну с видом на темные китайские дворы. Когда примчавшимся пожарным удалось справиться с огнем, в лабораторной ванночке с почти полностью испарившимся проявителем нашли единственную уцелевшую фотопленку — настолько миниатюрную, что, намотанная на катушку, она вряд ли была бы больше соевого зернышка.

56