Двадцатый век. Изгнанники: Пятикнижие Исааково; Вдали от Толедо (Жизнь Аврама Гуляки); Прощай, Шанхай!

Дверь в канцелярию посольства резко распахнулась, и вслед за Вилли Штокманом в помещение влетели двое немцев в штатском с револьверами наизготовку… как будто их там ждала вооруженная до зубов толпа. А там всего-то и была, что перепуганная секретарша фон Дамбаха.

Хильда поднялась из-за стола, попыталась напустить на себя спокойствие, но дрогнувший голос выдал ее истинные эмоции:

— Чем могу быть вам полезна, господа?

— Скоро узнаешь, чем! — рыкнул в ответ Штокман. — Пока что мне барон нужен.

— Я доложу…

— Не о чем докладывать. Мы уже по телефону говорили.

И он бесцеремонно прошел в кабинет фон Дамбаха. Прежде, чем закрыть за собой дверь, бросил через плечо своим сопровождающим:

— Эту никуда не выпускать!

Стоя позади письменного стола, Хильда чувствовала, как кровь отливает от ее головы, а ледяной ужас медленно ползет вверх по позвоночнику и будто клещами стягивает затылок. Страх, всепоглощающий страх парализовал ее ум и волю. Ах, как кстати был бы сейчас Владек, с его уверенностью в себе, с его советами, как себя вести в любых обстоятельствах! Не попал ли он тоже в беду, действительно ли гестаповцы что-то пронюхали, или все это блеф?

Снова открылась — точнее, на этот раз чуть приоткрылась — входная дверь и в канцелярию просунул голову шофер Дитер, взглянул на Хильду, ухмыльнулся и опять исчез.

Агенты в штатском встали по обе стороны двери: невозмутимые, безмолвные, с лишенными выражения лицами.

Вскоре из кабинета вышли посол фон Дамбах и Штокман. Подбородок и побелевшие губы обычно полностью владевшего собой старого дипломата на сей раз чуть дрожали от волнения.

— Фройляйн Браун, это, вероятно, недоразумение, но я прошу вас не вмешиваться. Я дал согласие на обыск.

— Вы не могли бы мне сказать… — начала было Хильда, но гауптштурмфюрер резко ее прервал:

— Вопросы будем задавать мы! Ты помалкивай!

Он кивнул своим людям, и те приступили к тщательному, профессиональному обыску: заглядывали в шкафы, выдвижные ящики и пространство за ними, ощупывали кресла, перебирали все, что было в письменном столе, под и за ним, на и под подоконниками. Работали они аккуратно, вещи и бумаги не разбрасывали — видимо, они были не громилами из политических органов, а опытными детективами из уголовной полиции Крипо, которую нацисты включили в Службу имперской безопасности (РСХА). Эти всегда работали чисто.

— Дайте ключ от сейфа! — приказал Штокман.

Хильда вопросительно, с испугом взглянула на барона, тот кивнул:

— Дайте.

Она сняла с шеи цепочку, на которой висел довольно солидный ключ, и протянула его гауптштурмфюреру с таким чувством, будто сама подает ему пистолет, из которого ее же сейчас и застрелят. Вместе с этим ключом исчезала последняя надежда на то, что у гестапо не будет доказательств ее участия: ведь переснять документы мог кто угодно другой, имевший к ним доступ — еще в самолете, или на аэродроме, или в самой резиденции. Но там, в сейфе, лежал ее приговор.

Все так же педантично, детективы извлекали из сейфа папки, перелистывали бумаги, и клали обратно в точности на то же место. Потом пришел черед картонной коробки из-под конфет, засунутой куда-то в недра стального шкафа.

Барон фон Дамбах все так же стоял в настежь распахнутых дверях своего кабинета: бледный, слегка вздернув подбородок, в надменной позе облыжно обвиненного в низости аристократа.

«Конец! Это конец!» — промелькнуло в голове у Хильды. Она не смела даже предположить, что будет дальше. Дурочкой она не была, возможность провала теоретически допускала, но ведь это как со смертью — хотя, в отличие от провала, ее нельзя избежать. Людям известно, что смерти не миновать, но их сознание эту идею инстинктивно отвергает. Такова уж природа человека.

Гестаповец высыпал содержимое коробки на письменный стол: скрепки, ластики, резинки и булавки, тюбик клея. Канцелярские мелочи и ничего другого. Хотя и не подала виду, Хильда была по-настоящему изумлена. Она совершенно точно знала, что еще вчера зажигалка была здесь, ведь она собственноручно зарядила в нее микрофильм!

— Где аппарат? — спросил Штокман.

— Какой аппарат?

— Не придуривайся! Фотоаппарат!

— Не понимаю, о чем вы…

— Скоро поймешь! Очень скоро! Уведите ее…

Потом он обратился к фон Дамбаху:

— Извините за беспокойство, господин барон. Вам вот все не верилось… что ж, теперь убедитесь!

С отсутствующим видом, барон едва заметно кивнул.

Дитер остановил машину перед вычурными воротами в чугунной ограде Английского сада, увенчанными золоченым гербом Британской империи. Пока что ворота были гостеприимно распахнуты, но с наступлением темноты их запрут, так что ворам, пьяницам и бродягам придется искать себе другое пристанище. Английский сад был местом встреч и отдохновения чистой публики, содержался в безупречном порядке и мог выдержать сравнение с любым из дворцовых парков Европы. Барон Оттомар фон Дамбах и его супруга сделали своей семейной традицией ежедневную часовую прогулку по аллеям Английского сада — когда этому не препятствовала работа или другие, еще более привлекательные перспективы.

— Спасибо, Дитер. Через час, как всегда, здесь.