Двадцатый век. Изгнанники: Пятикнижие Исааково; Вдали от Толедо (Жизнь Аврама Гуляки); Прощай, Шанхай!

Марк Лебедев, наш покойный Семеныч, учил меня не искать смысла в бессмыслице и логики в стихийном движении частиц, поэтому я не стану обременять тебя, читатель, жалкими попытками объяснить, то, чего никогда не мог понять я сам: почему при наличии стольких лагерей, разбросанных по всей нашей великой стране, тысяча немцев-военнопленных и немалая группа нас, других, была переброшена с Колымы на юг. Понятие «юг» вряд ли тебе что-то подскажет, пока я не опишу наш головокружительный маршрут, занявший у нас почти целый месяц. Путешествие началось с проржавевшего грузового судна «Северная звезда», до отказа набитого лагерниками и вохровцами. Эта звезда доставила нас на мыс Диксон, затем по Енисею на буксире, тянувшем против течения три под завязку переполненных баржи, нас привезли в Красноярск, где погрузили на поезд, который доставил нас через Барнаул в Акмолинск Казахской ССР. И если ты еще чего-то не понял, читатель, давай, спрашивай!

Немцы не теряли бодрости духа, распевая песни, — среди них прошел слух, что их возвращают на родину. А вот нам было не до песен — мы узнали, что под Карагандой расположены бокситовые рудники. К твоему сведению, бокситы — это алюминий, который, в свою очередь, означает не только самолетную, но и другую, еще более звездную промышленность. И чтоб тебе стало окончательно ясно, куда мы попали, я тебе намекну — гораздо позже мир узнает о Семипалатинске и Байконуре — первый еще в мое время стал ядерным полигоном, а второй положил начало космической эре.

И здесь, на очередной лагерной пересылке, в людском столпотворении, среди криков и хаоса, мы буквально столкнулись (ты уже догадался?) с моим добрым ребе, с милым моим Шмуэлем бен Давидом! И снова плакали, и снова целовались, не в силах поверить, что мы, две затерянные в пространстве пылинки, во второй раз встретились, что наши лагерные пути во второй раз пересеклись — однажды в Оберпфальце, в далекой Германии, а сейчас в произвольно взятой точке бесконечной Азии, у черта на куличках в Казахстане!

Мы сидели на выжженной степной земле и не могли насмотреться друг на друга.

— За что тебя? — спросил я.

— За связь с Эстер Кац.

— Неужели они вспомнили об этом только сейчас?

Он в ответ лишь грустно усмехнулся:

— Господни мельницы мелят медленно… Бог с ним, расскажи, как там на Севере?

— А что толку? На Севере, как на Юге. И как на Западе. И, может, как на Востоке. Впрочем, о Востоке не знаю — в китайском лагере я еще не сидел.

Ребе помолчал, закурил советскую папиросу «Беломорканал»…

— Ты научился курить?

— Нет, — ответил я.

— А чему ты научился?

— Не искать смысла в бессмыслице.

— Значит, ничему. Потому что все имеет смысл. Все дороги куда-то ведут, но нам не всегда дано знать, куда именно.

— А я и не хочу знать. Я уже поставил на всем точку.

— Такая точка дала начало нашей Вселенной. Человечество всегда ставило точку в конце пройденного пути, но за ней всегда следовало новое начало.

— Шнат шмитта?

— Да, все сначала. Но я позволю себе поспорить со своим любимым Екклесиастом: на этот раз того, что будет, еще не было. А того, что было — не будет. Все будет по-новому — иначе какой смысл?

— Я ведь об этом и спрашиваю, ребе: а есть ли вообще смысл?

— Конечно. Смысл — он в пути к той точке. Следующее предложение напишут другие — те, кто придут после нас. Хорошо, если они сохранят нашу веру, но они не имеют права повторять наши заблуждения.

Я молча посмотрел на него и ничего не ответил, вспомнив Семеныча: раввины по презумпции люди верующие.

Утром мы расцеловались на прощание — когда его колонна под конным конвоем уже выползала на пыльную степную дорогу. Я смотрел ему вслед — постаревшему, согбенному, придавленному к земле неподъемной тоской. И плакал.

Колонна таяла в пыли, но ребе ни разу не оглянулся — может, он тоже плакал и не хотел, чтоб я это понял. Что-то подсказывало мне, что больше мы не увидимся. Больше никогда. Предчувствие? Ведь тогда я не мог знать, что отсюда начинался его долгий путь на строительство Норильского комбината в Норильлаг — на еще одну «комсомольскую» стройку времен царствования «бессмертного» вождя.

Этот бессмертный вождь, как ты знаешь, умер 5 марта 1953 года, но это не стало той точкой, о которой мечтал ребе — всего лишь запятой. Потому что, когда стихла скорбь по поводу этой невосполнимой утраты, и люди немного пришли в себя, на собрании в Бердичеве один сторонник нового начала заявил:

— Теперь, товарищи, мы уже уверенно можем сказать, что совсем скоро мы будем жить лучше!

— А мы? — спросил дурачок Мендель.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ АПОКАЛИПСИСА, ИЛИ ОТКРОВЕНИЕ

Все это, брат мой, случилось так давно, словно никогда и не происходило. А, может, и действительно не происходило — кто знает, что в нашей жизни сон, а что — действительность, раз сама жизнь — это мимолетное видение, мираж в пустыне и суета сует?