Дважды контрразведчик

В 1961 году, году моего двадцатилетия, был назначен начальником станции Самоцвет Свердловской железной дороги. Тридцать пять человек подчиненных и никакого опыта руководящей работы. Несколько раз крупно обманули: взяли деньги за строительство забора на станции и исчезли. Увезли готовые наколотые станционные дрова, обещая вернуть через неделю, и тоже исчезли. Заказал работникам станции вагон дров — прислали осину и корявые березы. Поделил честно среди всех, себе выбрав самые плохие. Бесплатно переколол сам все дрова для здания станции и ветеранам‑соседям. Насадил деревьев вокруг вокзальчика. Был иногда неоправданно строг к подчиненным.

После окончания техникума полагалось отработать три года. Я отработал, и 28 октября 1963 года меня призвали на службу в Советскую армию. Провожал меня коллектив очень тепло…

Несколько десятков лет назад я отдыхал в санатории Самоцвет, который, когда я там работал, только строился. Поехал на станцию, удивительно, но меня все еще помнили по‑хорошему…

Глава 4. Реабилитация

Первые встречи с репрессиями

В конце 80‑х, начале 90‑х годов прошлого века мне довелось участвовать в составе большой группы сотрудников Управления КГБ СССР по Свердловской области в реабилитации жертв политических репрессий. Думается, что информация об обстановке тех лет и чувства, которые мы тогда и сегодня испытываем, вспоминая архивные дела реабилитированных лиц, важна и интересна не только людям старшего возраста: беззакония не должны повториться никогда.

Был я просто рядовым исполнителем в многотысячной армии сотрудников госбезопасности, которые занимались сложными вопросами реабилитации жертв политических репрессий в огромной стране. Ее начало стало для нас, как и всех советских людей, внезапным и шоковым, как извержение вулкана. Продолжалась эта тяжелая работа по реабилитации еще долго, по словам коллег, примерно до 2007 года. И полные выводы по ее итогам нам еще предстоит узнать.

Я участвовал в процессе реабилитации в самом бурном его начале. Хочу рассказать лишь о тех немногочисленных архивных делах, которые лично держал в руках, изучил от начала до конца, и о людях, исполнением заявлений которых занимался. Пишу о личных впечатлениях и эмоциях без каких‑либо претензий на обобщения, так как, подчеркиваю, участвовал в этом деле только на очень узком участке работы и короткий период времени.

В 1977 году я оперативно курировал воинские части закрытого военного городка в поселке и аэропорту Кольцово, что под Свердловском. Как‑то раз женщина‑библиотекарь из штаба части обратилась с просьбой подписать акт об изъятии и уничтожении ряда книг, которые она отобрала по указанию политотдела. Приближалось 60‑летие Великой Октябрьской социалистической революции и проводилась чистка книжного фонда, изъятие и уничтожение нежелательной и ветхой литературы. Стопка таких книжек была уже подготовлена, составлен акт об уничтожении их путем сожжения. Под актом должен был расписаться и я. Стал перебирать книги, многие из которых действительно были очень ветхими. Внимание привлекла толстая книга с надписью «Стенографический отчет ХХ съезда КПСС». Я попросил книгу почитать и унес в свой кабинет, она была с грифом «Для служебного пользования».

За несколько вечеров в служебном кабинете я ее прочитал и вернул библиотекарю для уничтожения. Впечатление было ошеломляющим, поистине шоковым. На съезде партии приводились реальные факты расстрелов в ходе политических репрессий в сталинское время. Неделю после этого ходил, как ударенный чем‑то тяжелым, меня шатало. Нигде и никогда ранее, в том числе и в школе КГБ, где мы изучали историю органов госбезопасности страны, в таком объеме и в такой конкретике подобные факты не приводились. Тем более, что никого из моих ближних и дальних родственников не репрессировали…

В 1983 году ко мне, молодому следователю КГБ, секретной почтой попал запрос по архивному уголовному делу 1937 года. Я поднял это дело в архиве Управлении КГБ СССР по Свердловской области. Дело было тонкое, листов 20‑30, на несколько десятков фигурантов. Прочитал, что по делу было расстреляно несколько десятков человек, большинство из которых уже полностью реабилитировано. Читая документы обвинения и реабилитации, я испытал снова сильнейший шок от чудовищности того, что читал. Тогда я дал слово делать свое дело только честно, только по закону, никогда не обижать людей и быть всегда справедливым к ним.

Вначале работа в группе реабилитации была технически однообразной: получал и принимал заявления граждан, расписанные мне на исполнение, готовил ответы и передавал их для отправки почтой. Вопросы в заявлениях были однотипными: сообщить подробно о судьбе конкретного человека, арестованного органами НКВД, за что арестовали, где он сейчас, есть ли какие‑то личные документы, фото, где остальные члены семьи и т. п.