Дважды – не умирать

Сержанты учебной роты сидели на заправленных кроватях. Вообще, подобное было строго запрещено, но на сержантов это не распространялось.

Урманов подошел к ним и сразу понял, кто есть кто. Так подробно описал их Мурыгин.

– Товарищ старший сержант, – приложив ладонь к козырьку ушанки и преодолев внезапную робость, произнес Урманов. – Разрешите обратиться.

Гуссейнов вопросительно посмотрел на него, приподняв удивленно густые черные брови. В темно-карих бездонных глазах сверкнула искорка доброжелательного любопытства. В этот момент он показался Урманову похожим на большого мудрого ворона.

– Сержант Мурыгин велел вам передать, – Урманов протянул ему туго перетянутый крепким шнуром сверток.

Гуссейнов бережно принял его, и вновь изучающее взглянул на курсанта. Словно хотел понять, почему именно ему было доверено столь ответственное поручение.

– А вы с ним чем-то похожи, – неожиданно заметил старший сержант.

– Так точно, – улыбнулся Урманов, – Нас там даже братьями называли.

Вытащив из-за пояса у дежурного штык-нож, Гуссейнов одним движением надорвал шнур, стягивающий пакет и зашелестел плотной бумагой.

– Что там, Джафарыч, – полюбопытствовал сержант Левин, нетерпеливо заглядывая ему через плечо.

– Фибра, – ответил Гуссейнов. – Молодец, Мурыгин, не забыл… Теперь есть чем парадку украсить. И вам еще с Лавровым на дембель останется.

В пакете лежали аккуратно нарезанные полоски жесткого пластика, разного цвета и толщины. Урманов знал, для чего это нужно. В войсках была традиция украшать дембельский парадный мундир. Искусно нарезанную фибру подкладывали под нарукавные шевроны, под нагрудные значки, вставляли в погоны. В результате парадка дембеля напоминала произведение искусства. Любая деталь на мундире была идеально ровной, в обрамлении белоснежного или другого цвета кантика, и солдат в таком виде выглядел истинным франтом.

– Спасибо, курсант, – сказал Гуссейнов, – Вернешься в часть, передай Мурыгину, что Джафарович его помнит. И уважает, за то, что слово держит.

Он говорил сипловатым, слегка надтреснутым голосом, почти без акцента, свойственного кавказцам. Только яркая характерная внешность выдавала в нем человека южных кровей.

– Разрешите идти? – лихо щелкнул каблуками Урманов, довольный выполненным поручением.

– Иди, – ободряюще кивнул старший сержант.

Все это время курсанты с любопытством наблюдали за разговором. Должно быть думали: «Во, дает! Не успел приехать, а уже блат с начальством завел» Но сам Урманов и не помышлял искать здесь какую-либо выгоду. Он просто сделал то, о чем его попросили.

Дежурный по роте сержант Лавров объявил общее построение. Четыре отделения выстроились в проходе. Вновь прибывшие встали особняком.

Новичков распределили по отделениям. Урманов попал во второе – к сержанту Бадмаеву.

В каждом отделении было по двенадцать человек, не считая сержанта. Сверяясь по списку, командиры отделений ознакомились с пополнением и расставили личный состав, с учетом вновь прибывших, строго по росту.

Урманов всегда считал себя достаточно высоким, но тут, в строю, со своими ста восьмидесятью сантиметрами, оказался лишь в центре. Ребята в учебной роте подобрались все, как один – рослые и крепкие. У многих спортивные разряды.

Сержант Бадмаев раскрыл записную книжку.

– Кольцов.

– Я.

– Каким видом спорта занимался на гражданке?

– Биатлоном… Второй взрослый разряд.

Бадмаев сделал пометку в своей книжке.

– Гвоздев.

– Я.

– Спортсмен?

– Никак нет.

– Плохо, – разочарованно цокнул языком сержант.

– Зато я бляху могу согнуть. Руками.

– Врешь.

– Честно.

– А ну, покажи?..

Гвоздев расстегнул поясной солдатский ремень с медной бляхой, обмотал ее на один раз матово блеснувшей полоской ремня, и, обхватив ладонями, что есть силы сдавил на уровне живота… Лицо его побурело, щеки надулись и затряслись, губы свернулись в трубочку, глаза налились кровью.

Все вокруг напряженно замерли в ожидании.

– Фух-х! – выдохнул наконец Гвоздев. – Вот, смотрите.

Он откинул черную ленту ремня, и перед любопытствующими взорами предстала солдатская бляха. Она была действительно погнута.

– Ты смотри, блин! Надо же!.. – сержант Лавров озадаченно почесал коротко остриженный затылок. – Чего только тебе, Киргиз, старшина скажет. Испортил курсант имущество.

– Да вы не волнуйтесь, – успокоил их Гвоздев. – Я сейчас все исправлю.

Он так же быстро обмотал на раз кожаным ремнем погнутую бляху и, положив на табурет, с силой долбанул по ней огромным кулаком.

– Все, выпрямилась! – глаза у Гвоздева сияли.

– Ты смотри, это… Поосторожней с имуществом, – Лавров поправил сбившуюся повязку и отошел к своему отделению. Бадмаев потрясенно молчал.

– Ну, ты даешь, курсант, – наконец медленно выговорил он, сощурив узкие глаза и обнажив в улыбке белые крепкие зубы. – Я такого еще не видел… Где на гражданке работал? Не в цирке?

– Нет… На заводе «Красная кузница», в Архангельске.

Эпизод с бляхой развеселил всю учебную роту. Курсанты, особенно новички, почувствовали себя свободнее.

Сержант Бадмаев снова раскрыл свою записную книжку.

– Урманов.

– Я.

– Ты чем занимался?

– Боксом, товарищ сержант. Первый разряд у меня.

– Боксом? – командир отделения с интересом взглянул на курсанта. – Это серьезно… А сам откуда?

– С Архангельской области.

– Земляк, значит, с этим циркачом?

– Так точно. И Кольцов тоже… Мы все вместе призывались.

Когда знакомство с новичками было закончено, командир отделения дал команду: «Разойдись!» Курсанты медленно разбрелись по сторонам.

– Отставить!

Курсанты вернулись в строй.

– Товарищи курсанты! – возмутился Бадмаев. – Это не выполнение команды «Разойдись». Это вообще не понятно, что такое… Вы должны разлетаться, как осколки гранаты! Вот как надо выполнять эту команду! Ясно?

– Так точно!

– Р-р-разойдись!..

Курсанты брызнули в стороны, едва не сбив с ног самого сержанта. Тот довольно прищурился… Видно было, что такое выполнение команды ему по душе.