Дваждырожденные (СИ)

— Каждый, — кивнул брахман, — и не так это глупо, как тебе кажется. Законы, ритуалы и обычаи облегчают людям жизнь, избавляют от ненужных сомнений, соперничества и вражды. Люди, сплоченные законами, становятся единым существом, несокрушимым для разобщенных полудиких племен и наступающих джунглей. Крепостные стены и стены мудрых законов сделали жизнь здесь безопасной для сильных и слабых, мудрых и глупых. Но Хастинапур благоденствовал слишком долго, и то, что было благом, обращается несвободой. Крепость перевоплотилась в тюрьму, стены традиций и законов теперь не защищают, а связывают всех и каждого. Когда ты жил при дворе своего раджи, Митра, ты тоже подчинялся законам, достаточно нелепым, но привычным тебе. Так что, не ропщи, а используй свои способности дваждырожденного, чтобы быстрее вспомнить правила этой игры и преуспеть в ней.

— Ха, это так же приятно, как одевать давно проржавевшие доспехи, — скривился Митра.

— Да, вы будете убеждать меня, что жители Хастинапура злонамерены, жестоки и примитивны. А как вам нравятся обитатели Кампильи? Чем отличаются они от здешних? Тем, что их вы считаете союзниками. Ну и Кумар, все-таки, заставил вас попристальнее взглянуть на их сердца.

— Но здесь, в Хастинапуре…

— Такие же люди. Чем занавешано пространство за вашими глазами, если разум не в силах осознать очевидное? Вместить — значит понять. Хотя бы для того, чтобы наше посольство достигло цели, вам придется принять их отношение к жизни. Учтивые слова откроют любые двери, как и сердца, — веско сказал брахман.

Мы с Митрой поблагодарили его за наставления и внутренне преободрились. Тогда мы еще не знали, что и мудрые могут ошибаться в этом быстро меняющемся мире.

* * *

Солнце клонилось к закату, когда на золоченой колеснице прибыл придворный от Дхритараштры и сообщил, что троих посланцев Пандавов приказано поселить в покоях, подобающих их сану и значимости, а наших кшатриев разместят среди городской охраны. Теперь о нашей безопасности будет заботиться почетная стража, приставленная по распоряжению самого Дурьодханы. От такой заботы все плохие предчувствия вновь ожили в моей душе, но возражать не приходилось…

В окружении почетной стражи мы, теперь уже пешком, двинулись за колесницей придворного. Дорога петляла меж низеньких хижин, крытых тростником, кое-где попадались и дома, сложенные из кирпича, под резными деревянными крышами. Но везде были грязь и ужасный, непередаваемый запах. Помои и остатки трапез вываливались в сточные канавы прямо у порога. В отбросах рылись черные тощие свиньи и поджарые собаки, весьма похожие на шакалов. Все это, казалось, не смущало никого в пестрой человеческой реке, что текла по улицам. Даже бродячие отшельники, которых выделяли шкуры черных антилоп, обернутые вокруг бедер, пребывали в созерцании или беседовали о святых предметах прямо на перекрестках дорог или у сточных канав. В их глазах не было глубины, а в сердцах — брахмы. В сущности, они мало чем отличались от идущих в город крестьян. Те тоже были одеты в одни набедренные повязки и, словно погруженные в самосозерцание, брели за своими волами и огромными телегами, равнодушные ко всему вокруг.

Царили на этих улицах торговцы и ремесленники. Кажется, здесь продавалось все, начиная от глиняной игрушки, бананов и кончая драгоценными браслетами, колесницами и предсказаниями звездочетов. Люди вокруг приценивались, торговались, ругались, хрипели, потели, размахивали руками, ощупывали, хватали, доводя себя до исступления неутолимой жаждой приобрести как можно больше вещей. В скудной тени деревьев, влачивших жалкое существование среди сухой, спрессованной тысячами голых пяток земли, играли дети, с головы до ног покрытые пылью. А где-то далеко за крышами домов вздымались к небу огромные облака, как напоминание о дальних горах и бескрайних джунглях, окружавших этот кичливый островок человеческой суетности.

Наконец, одна из боковых улочек вывела нас к глухой глинобитной стене с единственными воротами. Внутри теснились деревья старого сада. Среди деревьев стоял дом с потрескавшимися колоннами и пустыми, лишенными занавесей глазницами окон. При нашем появлении из дома вышли двое слуг, а из зарослей сада приковылял совсем древний старик, назвавшийся садовником.

— Здесь вы будете жить, — коротко сказал наш провожатый и укатил на колеснице прочь.

Почетная стража сделала попытку войти вслед за нами в ворота, но Митра встал на ее пути.

— Нет, присутствие чужих осквернит жилище дваждырожденных! — решительно заявил мой друг.

Остановились охранники. Остановились мы со старым брахманом. Я не поверил своим ушам. О каком осквернении говорит Митра? Зачем ему вообще взбрело в голову разжигать вражду именно сейчас? Я в замешательстве взглянул на брахмана, но он хранил спокойное молчание. Стражники в нерешительности перешептывались друг с другом. Старший покачал головой и сказал:

— У нас приказ!

Митра положил руку на рукоятку своего меча: