— Он просто любит своего сына. Такое естественное да и высокое чувство, — с горечью ответил придворный, — кто может осудить за это? Как укоряли простецы членов нашей общины, что мы слишком суровы, и не любим людей, избегаем проявления человеческих чувств, замкнуты, обособлены от других. Теперь вот, пожалуйста! Чувство безусловной любви несет неумолимую гибель целому народу! Да и Дурьодхана стал ближе к народу. Пьет суру с командирами отрядов, распевает боевые песни, раздает золото друзьям и казнит врагов. Это так близко и понятно каждому.
— Конечно, — кивнул брахман, — если бы Дурьодхана говорил со своими воинами языком дваждырожденного, я бы усомнился в его здравомыслии.
— Сыновья Дхритараштры хорошо освоили способы управления этим миром. Почетом окружены те, кто умеет использовать законы с выгодой для себя. Помните, у Маркандеи: «Дхармой будут торговать, как мясом»? Кауравы щедро раздают неправедно нажитые богатства своим сторонникам, а потом пугают их тем, что Юдхиштхира, добившись власти, попытается восстановить справедливость. Для многих это означает конец богатства и вседозволенности. Так что, Сына Дхармы здесь не ждут.
— Но если победит Юдхиштхира, пострадают только те, кто промышляет разбоем и наживается на лжи.
— То есть все, кто окружает высокие троны, — совсем уже тихо сказал придворный, — может, и правда, лучше война… Путь увещеваний оказался тщетным. Я дожил до седин и только сейчас окончательно убедился, что так и не смог переубедить ни одного алчного, ибо жадность и глупость всегда идут в ногу с телесной слепотой.
Огни в его глазах горели, как два тайных светильника под полуопущенными веками. Я поймал себя на мысли, что, слушая их разговор, тем не менее остаюсь бессильным пробиться сквозь невещественную пелену тумана, окутывающую обоих говоривших. Эти люди умели защищать свои мысли и чувства куда лучше, чем мы с Митрой, но они доверяли нам и поэтому позволяли слушать.
— Да. Здравомыслие сейчас стало главным врагом мудрости…
Договорить придворный не успел. Дворцовый служитель вновь распахнул украшенные слоновой костью двери и громко провозгласил:
— Приветствуйте Критавармана! Слава доблестному царю бходжей!
Лицо Митры исказилось от гнева:
— Вот он, предатель!
Предводитель рода бходжей вступил в зал под громкие приветственные крики. На нем были простые белые одежды и венок из цветов лотоса. Что-то в его облике неуловимо напоминало Сатьяки и самого Кришну. То ли веселые искры в глазах, то ли рассеянная улыбка в углах губ ясно указывала на его принадлежность к древнему племени ядавов. Даже на расстоянии я ощутил крепость щита его брахмы.
— А вон и Дурьодхана, — сказал брахман, указывая нам с Митрой на другой конец зала.
Оттуда навстречу Критаварману выступил могучий царь в блистающих золоченых доспехах. Он шел спокойной, плавной походкой усталого льва. Не было вокруг него ни сановников, ни телохранителей, раздвигающих толпу. Незримая сила, присутствие которой явственно ощущали даже глухие ко всему слуги, заставляло людей расступаться, как перед стеной копий. Он шел, гордо неся свою, словно высеченную из камня, голову, на которой сияла золотая диадема.
Подойдя к предводителю бходжей, повелитель Хастинапура заключил его в объятия и вдохнул запах его волос, как это принято между близкими родственниками.
— Этого следовало ожидать, — шепнул я Митре, — помнишь, Сатьяки говорил…
— Помню, — кивнул Митра, — но, думаю, даже Кришна не знает, что его мятежный родич обнимается с Дурьодханой в Хастинапуре. Бходжи заселили все северные склоны гор Виндхья. Если они закроют перевалы, то южные союзники Пандавов не пробьются на помощь.
— Ну что, молодые гости, считаете наших союзников? — услышали мы за спиной тигроподобный рык. Обернувшись, увидели, что к нам подходят Духшасана и Ашваттхаман с кубками вина. (Интересно, узнал ли меня сын Дроны?)
Я вгляделся в тонкие черты лица черты лица, мужественного и вместе с тем гармоничного, просветленные внутренним золотистым сиянием. Увы, в больших черных глазах вместо огня брахмы стояло хмельное возбуждение.
— Считайте и устрашайтесь! — громко сказал Духшасана, распространяя вокруг себя запах дорогих вин.
— Скоро мы приедем к вам в гости на боевых колесницах, — насмешливо сказал Ашваттхаман, — а пока выпейте с нами за процветание дома Кауравов.
С этими словами Ашваттхаман протянул мне свой кубок. Я невольно отшатнулся:
— Мы не пьем из чаши, которой пользовался кто-то другой, — запинаясь произнес я.
— Боитесь нарушить свою чистоту? — взревел Духшасана. — По-вашему, мое прикосновение может осквернить?
— Причем здесь осквернение, — вмешался Митра, оттирая меня плечом. — Вы не хуже нас знаете предупреждение Сокровенных сказаний: человеческие болезни передаются через посуду, как и через пищу. Мы оберегаем свое и ваше здоровье.
Конечно, Ашваттхаман, как и Духшасана, прошедшие жесткую школу дваждырожденных, знали, о чем говорит Митра, но для окружающих придворных обвинение выглядело вполне правдоподобным, а доводы Митры — просто смешными.