Дваждырожденные (СИ)

— Вся штука в том, что называть сочувствием, — легкомысленно отметил Митра, — по твоему выражению лица и бессвязным мыслям я понял, что ты опять в беде.

Я внутренне поморщился. Не хотелось прерывать пребывание в мире майи, где на алтаре сиял образ Латы. Впрочем, Прийя и Нанди тоже находились в этом храме, и, как ни странно, Лата не возражала против их присутствия. Они не ушли, а просто растворились в апсаре, как растворялся в свете ее совершенства весь мир моих непроявленных надежд и ожиданий.

— Может быть, боги еще сжалятся над тобой и пошлют жизнь без мучительных желаний и пустых страстей, — с ухмылкой сказал Митра, — чтоб ты смог лучше понять меня, обреченного на вечное одиночество.

— Тебе ли говорить об одиночестве?

— Конечно, где нам, порождениям Калиюги, найти верных спутниц, подобных Тилоттаме или хотя бы Кришне Драупади.

Надо признаться, что своей пустой болтовней Митра все-таки достиг желаемого — вернул меня в поток реальности.

* * *

По ночам на привале я лежал у погасшего костра и глядел в звездное небо, чувствуя, как капля за каплей в мою душу просачивается покой. Он пах неведомым мне раньше горьковатым сосновым ароматом, он был прохладен, прозрачен и свеж, как звезды и талая вода ледников.

Да, это были ГОРЫ! Все ранее виденное мною оказалось лишь предчувствием, ожиданием встречи с этим величайшим чудом земли. Никогда я не думал, что царство камня может быть столь богато формами, а краски мира — столь чисты и прозрачны. Алмазные звезды стояли прямо над головой. Изумрудным огнем мерцали вершины. На рассвете ледники посылали в небо алые столбы пламени, угасавшего лишь под струями голубой лазури. Ярус за ярусом карабкались в небо по северным склонам сосны и ели. На больших высотах деревья попадались все реже, но горная страна не утомляла глаз своим однообразием. Минералы и драгоценные травы разукрасили эти горы радостными цветами жизни. Сменялись перед изумленным взором лощины и распадки, разноцветные натеки на вздыбленных скалах, озера, похожие на полированные грани бериллов.

Мы шли день за днем, а вершины, окутанные облаками, казалось, следили за нами, бесстрастно измеряя границы наших сил, взвешивая искренность стремлений.

Страшный, несравненный труд восхождения. Каждый перевал сводит твою волю в единый луч устремления, каждый шаг становится гранью преодоления, и бегут мурашки по коже от слов: «дальние перевалы уже под снегом». Только тем, кто сотни раз изошел горячим потом, провялился у костров, выжег в себе в пути всю медлительную лень долин, открывается вершина. Нигде я не ощущал такого восторга, как в горах. Солнце, многократно отраженное, размазанное по зеркалам ледников, пронизывало меня всего, оставляя голым, нет, прозрачным пред всевидящим взором богов. Мне казалось, что стоит выдавить из себя по капле вместе с потом всю вязкую серость равнинного мира, как горы на полнят меня своей силой, утолят жажду взлета. Каждый шаг, каждый вздох давался с огромным трудом. И он же приносил холодную радость последней жертвы — жертвы собственной плоти, душевных сил, там, внизу, казавшихся главным смыслом жизни. Каждый пик казался пределом мечтаний, каждый перевал — конечной целью. Горы, словно набухшие по весне почки, обещали вот-вот лопнуть и явить миру спрятанные в их глубинах сокровища. Надо только добраться… Но вот вершина перевала, и вокруг — лишь голые камни, а над головой — слепящий пик, полный света и обещаний. Сердце рвется туда, угрожая оставить тело ненужной грудой тряпья у подножья.

Вспышка памяти. Арджуна, напрягая могучие мышцы открытых рук и ног, ведет коня по каменной осыпи. Он говорит, обращаясь то ли к нам с Митрой, то ли к невидимым богам:

— Всю жизнь — вверх по склону. Каждая вершина обещает покой свершения, но там лишь ветер средь голых камней, и все больше друзей остается позади… Может быть, если достигнуть той единственной, предназначенной для тебя вершины, горы откроют нам свои сокровища.