Дваждырожденные (СИ)

Я непроизвольно поежился, оторвав взор от костра, посмотрел вокруг. Обступившие нас горы рассматривали лагерь исподлобья, словно решали, стоит ли оставлять жизнь дерзким пришельцам. Москитный зуд страха проник в мое сердце, но, по счастью, в разговор вмешался Митра. Кшатрийская доблесть, впитанная с молоком матери, не позволяла ему ни на мгновение поддаваться страхам.

— Такими историями у нас пугают детей, чтобы они не капризничали у домашних очагов, бодро заявил мой друг, — вы всю жизнь прожили в этих горах, значит, должны были встречать небожителей, а если не встречали, значит, их и нет вовсе.

Старый проводник, кряхтя, покачал головой и принял из рук одного из своих помощников чашу с горячим настоем трав, в который были добавлены мед и масло.

— Мы не достойны видеть их, — сказал он, неторопливо прихлебывая горячее варево, которым местные жители поддерживают силы во время долгих переходов, — но есть люди, которые могут общаться с небожителями и сейчас. Если идти все время на восток, то через неделю пути можно выйти к заповедной долине, где стоит храм повелителей брахмы. Наши люди, кто побывал там, рассказывали о прекрасной апсаре, которая слышит голоса богов.

Мы с Митрой недоверчиво переглянулись, а несколько кшатриев, сидевших у костра, откровенно рассмеялись.

— Апсара? В этих диких краях, где люди не носят венков и не умащают своего тела, где нет музыки и ашрамов… Кто в это поверит?

Темнокожие хозяева гор остались безучастными. Их плоские, как камни, лица со щелочками глаз не отразили ни обиды, ни огорчения.

Старец продолжал рассказывать:

— Она служит богам в маленьком древнем храме. Эта прекрасная апсара наделена всеми счастливыми признаками и несомненно достойна богов и гандхарвов. У нее круглые бедра, изящные талия и шея, а ладони рук, уголки глаз и губы розового цвета. У нее есть дар исцелять больных. Разве это не знак покровительства богов?

Старик говорил нараспев, стараясь без искажения передать чужие слова, услышанные им, очевидно, у такого же костра на обочине горной дороги.

— Благословен край, где люди чтят дваждырожденных апсар, — с большим тактом вышел из затруднения Митра, — и все же, я сам бы хотел поговорить с кем-нибудь из небожителей.

— И о чем бы ты его спросил? — раздался голос над нашими головами.

Мы встрепенулись и вскочили с мест, но это был не якша, а наш предводитель Арджуна.

Он сел среди нас на подстилку из шкуры черной антилопы и принял из рук проводников чашу с согревающим напитком. Я заметил, что Арджуна сменил одежду и панцирь на шерстяное одеяние местных жителей. С его плеч ниспадал до земли теплый плащ, подбитый мехом. При появлении нашего царя проводники и носильщики разом замерли, затаив дыхание. Они сидели на корточках на границе светлого круга, очерченного костром, и кутались в засаленные шерстяные плащи. Застыв немыми изваяниями, они готовились терпеливо внимать, не пропуская ни слова ни жеста, чтобы потом, собравшись в своих дымных жилищах, разобраться в услышанном, предугадать, откуда нагрянет беда, что ждать от судьбы их маленькому горному народу.

— Я расспросил бы небожителей о том, кто победит в грядущей войне, — мечтательно сказал Митра, — ну, и попросил бы у них божественное оружие.

Арджуна невесело рассмеялся:

— Ты совсем как мой сын Абхиманью. Тот на совете у Друпады прямо так и сказал: «Сходи к Хранителям мира и попроси оружие против Кауравов.» Увы, это непросто. Просьбы к богам опасны, как взятые в руки кобры. Огонь, согревающий нас, может и опалить, если мы слишком близко подойдем к нему. Мой беспокойный брат Бхимасена однажды встретился с небожителями. В это время я скитался в горах, а братья дожидались меня немного южнее в удивительных долинах, скрывающихся в предгорьях. Прекрасной, но чуть легкомысленной, Кришне Драупади захотелось украсить свои волосы цветами лотоса. Разумеется, Бхимасена тут же бросился на поиски какого-нибудь озера. Он спешил, как слон во время течки, не разбирая дороги, проламываясь сквозь заросли, и налетел на лежащую посреди дороги огромную обезьяну. Ее облик был точь-в-точь, как описывают чараны вождя обезьяньего народа Ханумана. Это существо было покрыто шерстью ярко-желтого цвета и сияло в сумраке зарослей, как упавшая с небес молния. Обезьяна взглянула на Бхимасену желто-медовыми глазами. Ее темные брови удивленно поползли вверх. Не раскрывая рта существо сказало: «Дальше для смертных пути нет.»

«Кто ты? — спросил Бхимасена. — Зачем ты принял обличие обезьяны?»

Существо не ответило, а лишь положило на пути Бхимасены огромный хвост. Мой брат, не желая наносить вреда тому, кого он про себя называл Хануманом, нагнулся, чтобы убрать хвост с дороги. Несмотря на усилие его рук, хвост не сдвинулся с места.

«Как можешь ты, знаток дхармы, наделенный мужеством и разумом, не испытывать сострадания к лесной твари?» — вопрошала огромная обезьяна, пока мой брат весь в поту от напряжения пытался сдвинуть невинную на вид преграду. Только когда Бхимасена окончательно выбился из сил, на него снизошло просветление, и он признал в желтом существе жителя небес.