Дваждырожденные (СИ)

Я открыл глаза с ощущением, что все наши злоключения на равнине Ганги было плодом больного воображения. Надо мной склонялись лица Митры и Накулы, а вокруг звучали радостные голоса панчалийцев. Впрочем, разглядев неподвижные тела на дороге, я понял, что схватка все-таки была, как и дивное чувство освобождения от страха.

— Что с Латой? — спросил я Митру.

— Ей уже лучше, — ответил мой друг, — впрочем, телесных повреждений у нее меньше, чем у тебя.

Тогда я почувствовал боль от ссадин на коленях и подбородке. На бедре зудела рана, оставленная копьем. Но ее уже обработали лекарственными травами, и особых тревог она мне не доставляла.

Накула сочувственно смотрел мне в глаза.

— Удержаться в седле сможешь? — спросил он вместо приветствия. Я кивнул. — Тогда на коней и галопом отсюда! Мне дали запасного коня, а Лату Накула поднял на седло впереди себя. Мы двинулись в путь.

— Поистине, боги вовремя послали вас на эту дорогу, — сказал я Митре, стараясь не прикусить язык от тряской рыси боевого коня.

— Боги? — мой друг устало покачал головой. — Для сотворения этого чуда я принес в жертву все силы своего тела и огонь сердца.

Что ж, его облик свидетельствовал в пользу этих слов. Щеки Митры ввалились, обозначив жесткие скулы, а упрямо сжатые губы больше не могли служить пристанищем легкомысленной улыбки. Лишь глаза поблескивали остро, насмешливо, словно говоря: «Там внутри я тот же, что и раньше».

— Я глубоко признателен тебе… — начал я, еще не ощутив состояния друга, и, потому, не зная какой тон выбрать.

Митра скривился и прервал с нарочитой резкостью:

— Все равно апсару надо было спасать любой ценой. И речь шла не столько о ее бренном теле, сколько о послании Высоких полей, которое она могла хранить в своем сердце. Ты очень предусмотрительно увязался за ней, а то еще не известно, стали бы мы тратить усилия на одинокого воина, который, впрочем, и сам мог добрести куда следует… Я так думаю, что все нападение и было предпринято для того, чтобы похитить Лату. На совете цари решили спасать вас, не тратя время на возвращение в Кампилью. Арджуна приказал разжечь три огромных костра на просторной поляне. Потом он, Накула и — представляешь честь — я скинули военные доспехи и облачились в леопардовые шкуры. Мы сели меж пылающих костров, нагнетая сердцами брахму. Арджуна с Накулой сами стали подобны бурно-пламенным огням. Я чувствовал, как их сила каскадами нисходит в мое сердце, вырываясь оттуда тонким, как нить веретена, лучом зова. Мы искали тебя. Тогда я впервые воспринял мир как бесконечную паучью сеть. Нити-лучи проходят сквозь все живые существа, соединяя нас, как вода океана соединяет всех в нем живущих. В мире тонких сил нет ни «далеко» ни «близко». Мир и вправду един. (Эту часть речи Митра произнес с полной серьезностью, я бы даже сказал, с благоговейным удивлением перед собственными внезапно открывшимися возможностями). Самому себе я представился тогда огромным муравьем, ощупывающим каждый клочок бескрайнего леса тонкими золотыми усиками. Арджуна прозрел направление твоего пути. Мы потушили огни, спустились в долины и раздобыли достаточное количество свежих коней, отрядив Накулу с большей частью оставшихся в живых телохранителей на твои поиски. Я, разумеется, поехал с этим отрядом. Теперь мне уже не требовались зажженные костры, чтобы почувствовать, пыль каких дорог топчут твои ноги. Особенно помог мне твой призыв к Митре, хотя я и понимал, что относился он к небесному воителю, а не к моей скромной особе. — закончил Митра, возвращая на лицо беспечную улыбку молодости.

— Значит, ты научился пользоваться своей подвижнической силой. — заметил я. — Вот только когда ты успел ее накопить? Необходимое для этого воздержание, насколько я помню, никогда не входило в разряд твоих добродетелей.

— Накопил за тот месяц, что метался в поисках тебя. Но можешь не чувствовать себя обязанным. Я это сделал в своих корыстных интересах. Когда вы затерялись в горах, мне показалось, что от меня оторвали половину моего собственного существа.

Митра сказал это серьезным тоном, не поворачивая головы. Ему было легче говорить высокие слова, обращаясь к пыльной гриве своего коня.

— Когда два твоих проводника нашли нас и сказали, что ты ушел по следам Латы, я вдруг понял, что у нас нет отдельной друг от друга кармы. В моих краях дружба считалась нерушимой, если двое сделали семь ритуальных шагов в одном направлении. А сколько мы с тобой вместе прошагали… И после всего этого ты посмел уйти за Латой один, — вдруг сказал Митра с неподдельной обидой в голосе.

— Твой долг был следовать за Арджуной, — ответил я, — к тому же я не знал, что вообще случилось в заповедной долине.

Митра гордо выпрямился в седле и выплюнул пыль, набившуюся ему в рот. Он готовился к рассказу о своих подвигах.