Дваждырожденные (СИ)

Ни одна из сторон не могла взять верх. Каждый день множил число убитых, превращая битву в бессмысленное побоище.

И все это время входило в мое сознание явственное ощущение слепой, неведомой мне силы. Казалось, будто огромный медведь ворочался в берлоге в северных горах. Мохнатая первобытная сила пробудилась, не ведая ни жалости, ни памяти, ни сомнений. Что было источником этой кровожадной воли? Да и был ли источник, отдельный от нее самой? Невидимый монстр, порожденный дремучим прошлым человечества, вдруг поднялся из земли, разинул пасть и кинулся на охоту за живой плотью, воплотившись в тела и разум тысяч неосознающих этого людей. Я понял, что ракшасы вошли в наш мир, и слугами их стали не отдельные люди. Пандавы и Кауравы безоговорочно верили в правоту своего дела, а ракшасы следовали за теми и другими, мгновенно воплощаясь в тех, кто отвернулся от света разума и духа, отдавшись во власть звериных инстинктов. Слуги тьмы появлялись там, где гасла брахма, где ночь входила в сердца. Они — порождение иного мира, влекомые лишь запахом ненависти и крови.

В первые дни Юдхиштхира еще собирал дваждырожденных в своем шатре, зажигая огни на алтарях и совершая священные ритуалы. С обреченным упорством он твердил, что на пути ненависти нет надежды на спасение, понуждая нас, уставших после битвы, предаваться сосредоточенному размышлению. Какое-то время спокойный блеск огня, привычные ритуалы и пение гимнов помогали нам достигать умиротворения. Потом на это не осталось ни времени, ни сил.

Ловкость Арджуны, неистовость Бхимасены, преданность Накулы и Сахадевы, как и жертвенность тысяч кшатриев, не приносили плодов. Бхишма и Дрона, подобно сияющей плотине, преграждали путь в Хастинапур. Тоска и отчаяние понемногу подтачивали доспехи духа воинства Пандавов. Усталость сменяла веру.

Курукшетра. Смерть Бхишмы

На десятый день моему отряду была дарована счастливая возможность не участвовать в битве. Отведя воинов подальше в тыл и проследив, чтобы у них было вдоволь еды и питья, я вместе с другими командирами, свободными от боя, отправился к холму, на чьей пологой вершине трепетал под ветром походный шатер Юдхиштхиры. Солнце уже было в зените. Задыхаясь от жары, мы поднялись по истоптанной пылящей земле склона и уселись на циновке под зонтами лицом к полю битвы, готовые слушать, смотреть и понимать.

То, что открылось нам, вселяло мало радости. Атака колесниц Арджуны опять увязла. Оба войска топтались на месте. Юдхиштхира и оставшиеся при нем Бхимасена и Друпада выглядели озабоченными. Силы Пандавов таяли изо дня в день, а Бхишма продолжал атаковать с неослабевающим упорством по всем правилам военного искусства.

Я невольно вспомнил наставления Крипы; «Если твои усилия не достигли цели, смени повадку, прими иной облик».

Юдхиштхира, конечно, знал эту истину. Но что можно было сменить в этом кровопролитном противостоянии, связывающем нас и врагов, подобно вязкой трясине. Скоро к холму подкатила золотая колесница, и Арджуна с лицом, обожженным черным пламенем бессильной ярости, тяжело взбежал вверх по склону. Не глядя схватил он из рук слуги кубок с медовым настоем и осушил его одним глотком. Затем позволил себе опуститься, скорее, рухнуть на циновку под тенью зонта рядом с Юдхиштхирой. Две миловидные прислужницы начали обтирать его руки и лицо влажными тканями и благовонным маслом, снимающим усталость. Он не заметил их. Он заговорил, уставив глаза в землю:

— Все бесполезно… Как огонь слизывает сухую траву, так Бхишма сметает наших воинов. Я два раза убивал стрелами всех коней его колесницы, срезал стрелой с серповидным наконечником древко его знамени. Даже совершил позорный для кшатрия поступок, убив его суту. Но панцирь духа патриарха непробиваем. Сам не знаю, почему он еще не убил меня. Может быть, стоит благодарить искусство моего богоравного возницы или же унизительную снисходительность самого Бхишмы к своему внуку.

Юдхиштхира хмуро кивнул:

— Нужно искать иной путь к победе. Может быть, если объединить усилия всех дваждырожденных в нашем войске и попытаться ударить единым лучом брахмы…

— То и это не поможет, — с улыбкой сказал неторопливо поднявшийся на вершину холма царь ядавов Кришна. Пыль не погасила сияние его дорогого панциря, а созерцание смерти — огня в бездонных глазах. Глядя на то, как непринужденно он держится, как легко берет почетный напиток, лукаво улыбаясь прислужнице, почти невозможно было поверить, что с восхода солнца он не выпускал из рук вожжи белоконной упряжи, да еще закрывал Арджуну от летящих в него стрел.

— Значит, мы обречены, — тихо сказал Арджуна, — но от усталости я не способен сейчас даже предаваться отчаянию.

— О нет, — откликнулся Кришна, — твой мудрый брат знает путь к спасению. Но он пока не хочет признать, что закон войны требует убить Бхишму.

Юдхиштхира тяжело вымолвил:

— Надо найти брешь в доспехах духа патриарха.

— Но он безупречен, — ответил Арджуна. Царь ядавов пожал могучими плечами и с нарочитой назидательностью ответил: