Дваждырожденные

У хижины Сомасундарама толпился народ. Крестьяне молча расступились и пропустили меня. Я вошел в сизый сумрак. Перед глиняным богом курились благовонные палочки, и ярче обычного сиял огонек в плошке с маслом. Посреди хижины на циновке лежал сам глава общины с мокрой повязкой на голове. На коленях перед ним сидели жена и Нанди. Лица у обеих были залиты слезами. Супруга громко причитала:

— Почему у меня такая злая карма? Лучше б мне родиться презреннейшей из рабынь, чем на старости лет сносить такое… В уме ли ты, кормилец семьи?

Увидев меня, Сомасундарам чуть приподнялся, приложив руки ко лбу в знак приветствия. Я сел, скрестив ноги, на циновку рядом с ним.

— Что случилось? — осторожно спросил я.

— Просто убедился в бессмысленности этой жизни! — со злой горечью махнул рукой отец Нанди, снова опуская голову на циновку. — Правильно говорят брахманы, что наше существование основано на несчастье и зависимости от других. Снова приезжали всадники из города. Они сказали, что обыскивать деревню не будут, что я сам как глава общины понесу ответственность, если не будет найден запас риса. У них в столице начинается голод, и из других районов дань не поступает, там все сожгла проклятая засуха. А у нас ведь тоже лишнего ничего нет!

По его морщинистой, небритой щеке поползла мутная слеза. Если бы Нанди не сказала мне, что он на днях своими руками закапывал в потайное место излишки зерна, я бы ни на минуту не усомнился в его искренности.

— Так что, я готовлюсь к смерти, — сказал старик. — Видно, такова уж моя карма — пострадать за всю общину. Что значит одна моя смерть по сравнению с тем, что деревня будет жить? Но как трудно расставаться с этим миром! — сказал он это с такой горечью, что у меня защипало в горле.

— Но ведь раджа должен оберегать своих подданных от врагов и несправедливостей. Это его дхарма…

— Его не интересует никакая дхарма. Он рожден для грабежа своих подданных, насилия над юными девушками и пьянства. У кого сила — у того и дхарма… Сомасундарам сделал мне знак, и я приблизился:

— Уведи Нанди в горы. В убежище риши ее никто не решится тронуть, даже слуги раджи. Пусть она переждет у тебя несколько дней, пока улягутся страсти. Я очень беспокоюсь, как бы ее не взяли заложницей. Уходите прямо сейчас и не возвращайтесь раньше, чем все разрешится… Я к вам пришлю одного из моих сыновей.

А потом продолжал громкие сетования:

— Вы, брахманы, правильно предупреждаете, что с приобретением богатства наступает настоящий ад. Жил бы я, как ты, в лесу, питался бы тем, что пошлют боги, и не было бы у меня страха смерти, горечи расставания с женой и дочерью. Моя благонравная супруга никогда не доставляла мне неприятностей. А как оставить дочь? Некоторые считают, что отцы сильнее любят сыновей. Но разве не противно это здравому смыслу — любить сына больше, чем дочь? Любовь к детям безгранична и не поддается измерению и сравнению. На этом зиждятся миры, потомство и непрерывность счастья. Так говорил мне брахман, который жил в этих холмах двадцать лет назад. Тогда я многое не понимал из его слов. И вот передо мной сидишь ты — молодой риши. И ты будешь тщетно открывать истину нашим детям, но они лишь на собственных несчастьях познают твою правоту. Но тогда уже будет поздно что-либо исправлять.

— Отдай зерно! Укажи стражникам потайное место! — Вдруг громким шепотом произнесла его жена. — Тогда тебе не придется оставлять ни этот мир, ни нас!

— Это невозможно… — смиренно сказал он.

— У меня еще есть долг перед всей деревней.

Тут женщина сорвалась на крик:

— Оставшись вдовой и лишившись покровителя, как я буду растить сыновей, сохранять свои добродетели? Как я смогу сохранить дочь, которую будут добиваться надменные женихи из города или наши деревенские увальни, недостойные даже мыть твои ноги? Как я одна смогу направить дочь на путь предков? Обходя меня, недостойные будут ее домогаться. Если же я не пожелаю ее отдать, то какой-нибудь негодяй похитит ее, как вороны уносят жертвенное масло из храма.

— Выйди снова замуж, — устало сказал Сомасундарам.

— Для женщины преступить первого супруга — величайшее беззаконие. Это мужчина может иметь несколько жен. Да и стара я…

Далее, не слушая ее, я встал с циновки, взял за руку Нанди и вывел из хижины, не говоря больше никому ни слова. Я боялся, что она не пойдет, что у меня не хватит решимости забрать ее с собой и тем самым привлечь всадников раджи к своему убежищу, боялся, что родители Нанди передумают, и вообще боялся задуматься о будущем. Нет, я не чувствовал себя готовым к борьбе. У меня даже появилась мысль, что зря я не послушал Учителя. Ведь, сиди я смиренно в лесной хижине, не было бы в моем сердце страха за Нандини, за всю деревню. Как быстро созрели кармические плоды моих поступков. Я сам лишил себя безопасности и бросил под копыта конной стражи раджи.