Дваждырожденные

Мы жили в ашраме впятером: Учитель, двое послушников, кухарка и сторож. Двое последних были выходцами из деревни, крыши которой мы видели в ясную погоду из нашей обители. Они часто ходили туда за продуктами или на деревенские праздники. Иногда к подножию горы приходили местные жители, нуждавшиеся в мудром совете или врачевании. Тогда они ожидали в тени пальм у родника, пока к ним спустится Учитель, всегда терпеливо выслушивавший их и оказывавший необходимую помощь. Нам с Митрой общаться с пришельцами из внешнего мира не запрещалось, но Учитель объяснил, что пока мы не научимся управлять пробудившейся в нас брахмой, любое влияние извне может оказаться разрушительным. Кроме того, мы и сами в этот период могли представлять собой угрозу для окружающих, так как неосознанно вторгались в чужое сознание, нарушая гармонию. Впрочем, тогда я слабо представлял, что это значит. После убогой лесной хижины каменные стены моей кельи казались мне чертогами дворца. Циновка, брошенная на охапку сухих душистых трав, дарила сладкий сон. Сквозняки свободно гуляли по каменному полу, неся прохладу даже в самые жаркие дни. Просыпаясь с восходом солнца, я неизменно вставал отдохнувшим и свежим. Затем мы с Митрой сбегали вниз по каменным ступеням к роднику, совершали омовение его ледяной водой, чистили зубы веточкой баньяна, росшего неподалеку. Потом в прохладном полумраке пещеры мы выполняли предписанные Учителем физические упражнения, принимая различные позы, чувствовали, как кипение жизни приобретает упорядоченный могучий ритм. Сила наполняла все тело радостным чистым потоком. Потом мы пили коровье молоко и ели пресные рисовые лепешки — итли, которые готовила вставшая еще раньше нас кухарка. После этого начинался день, полный обычных житейских трудов: сбор хвороста, поиск лечебных трав и плодов, мытье полов в наших кельях и большом зале. Учитель эти обыденные труды называл йогой и часто повторял:

— Труд превращается в способ совершенства и развития, если вы делаете его не по принуждению, а с мыслями о целях своего служения, если каждое, даже самое слабое, усилие превращается в испытание воли и умение подчиняться… После дневной еды, состоявшей в основном из сваренных овощей и риса, обильно сдобренного специями, Учитель беседовал с нами, разъясняя законы, по которым живут люди в разных странах, рассказывал о путях звезд и рек, о разных традициях и языках людей. Митра, хоть и воспитывался при дворе, но тоже, как и я, плохо представлял себе образ жизни людей, не принадлежавших к его сословию. Он понятия не имел ни о храмовых обрядах, ни о труде земледельца.

— От нас чаще требовали возносить хвалы нашему радже, а приносить жертвы собственному желудку, — смущенно признавался Митра, — и распевали мы не священные гимны, а солдатские песни для поднятия духа. Но ведь такова дхарма кшатрия.

— Как видно, ты сделал много добрых дел в прошлой жизни, раз карма вырвала тебя из этого праздника и привела к нам, — заметил я.

— При чем здесь карма? Это был только случай, — передернул плечами Митра, — если бы вы шли по лесу другой дорогой, то мои кости сейчас уже расклевали стервятники.

— Но мы не пошли другой дорогой, — улыбнувшись, ответил Учитель.

— И в том, что ты — кшатрий, ощутивший в себе брахму, оказался здесь с нами, я тоже вижу действие высшего закона. Из малых совпадений сплетаются нити непреложности. Все явления в известных нам мирах связаны неразрывной цепью причин и следствий.

— Но мои-то порывы случайны и неожиданны даже для меня! — воскликнул Митра.

Учитель утвердительно склонил голову:

— Конечно, ты сам себе преподносишь много неожиданностей. Но даже твои прихоти тоже легко предсказать, как и их плоды. Мелкие случайности изо дня в день слагаются в цепь закономерностей. Цепь дурных поступков и их следствий с годами становится все прочнее, и однажды ты вдруг обнаружишь, что она тянет тебя за собой, превратив в безвольного раба.

— А почему же беды валятся на головы невинных? — воскликнул Митра. — Где воздаяние за дурные дела? Почему молния не поразила раджу, приславшего солдат в деревню? Почему погиб Сомасундарам? Он же не для себя прятал зерно!

— Зло и добро — человеческие понятия, — сказал Учитель. — Мы не знаем, какая кара постигнет раджу. Дети разоренных крестьян возьмут штурмом крепость и перебьют его потомков или одна из служанок воздаст ему за жестокость отравленным вином. Отзвук поступка может идти из прошлого в будущее, из воплощения в воплощение. Мы даже забываем, какое деяние породило это эхо. Волны от павшего в воду камня расходятся кругами, отражаются от берегов, от других предметов, возвращаются.

— Так я свободен или нет? Вы раньше говорили что-то о свободе, мол, я ее не понимаю! Так в чем же моя свобода? — с раздражающим меня упорством продолжал вопрошать Митра. И безмятежно улыбающийся Учитель вновь принимался объяснять юному кшатрию то, что он, казалось бы, мог давно понять и сам.

— Конечно, Митра, свободен! Плоды твоей кармы вызревают не где-нибудь, а на полях твоих помыслов и чувств. Даже боги не властны ускорить их рост.