Две башни

Войско было готово к походу. Здесь было более тысячи воинов, и их копья напоминали густой молодой лес. Они радостными возгласами приветствовали Теодена. Правитель вскочил в седло. Арагорн и Леголас были уже верхом, но Гимли стоял в нерешительности и хмурился когда к нему подошел Эомер с конем в поводу.

– Приветствую Гимли, сына Глоина! – сказал он. – Я еще не научился сладким речам, как обещал, но больше не буду отзываться плохо о волшебнице из Золотого Леса. Не отложить ли нам нашу ссору на время?

– Я на время забуду о ней, сын Эомунда, – согласился гном, – но если вы увидите прекрасную Галадриэль собственными глазами, вам придется признать ее прекраснейшей в мире, или нашей дружбе конец.

– Согласен, – рассмеялся Эомер. – А до тех пор – простите меня и, в знак примирения, не откажитесь ехать со мною.

– Буду рад, – отвечал Гимли, – но с условием, что рядом поедет мой друг Леголас.

– Леголас слева, Арагорн справа, тогда никто не устоит перед нами!

Гэндальф выступил вперед и свистом позвал Беллазора. Конь издали ответил ему, примчался и положил голову на плечо. Маг, сбросив серый плащ и шляпу, вскочил в седло. Ни шлема, ни кольчуги на нем не было; седые кудри и белая одежда ослепительно сверкали на солнце.

– Белый Всадник! – промолвил Арагорн и все согласились с ним.

Войска Теодена двинулись. Во главе, рядом с правителем ехал Эомер. А из самого высокого окна башни долго смотрела им вслед прекрасная Эовин в серебряной кольчуге и с мечом на поясе, как и подобает правителю города в военное время. Ей хотелось, чтобы Арагорн хоть раз обернулся. Но он так и не обернулся.

На восходе второго дня армия Ристании была уже далеко за пределами Эдораса. Небо было чистое, но вслед за солнцем с востока поднималась какая-то темная завеса. Воздух был неподвижный и душный, как перед грозой. Из долины Скальбурга далеко впереди медленно расползался густой черный туман.

Гэндальф приблизился к Леголасу, ехавшему рядом с Эомером.

– Нет глаз зорче, чем у эльфов, – сказал он. – Они за целую лигу отличают воробья от зяблика. А ну-ка, скажи, что ты видишь над Скальбургом?

– Далековато, – прищурился эльф, прикрывая глаза красивой рукой. – Там тьма, а по берегу реки движутся какие-то большие тени. Я не понимаю, что это такое. Не облако и не туман... Какая-то злая воля нагнала эту тьму и она медленно стекает вниз по реке...

– А позади идет гроза из Мордора, – добавил Гэндальф. – Черна будет эта ночь!

К вечеру, когда войска уже почти вступили под завесу мрака, к ним подскакал с запада всадник в измятом шлеме с изрубленным щитом. Он принес дурные вести: передовые отряды Ристании отброшены от крепости Хорне. Многие воины погибли при переправе через Изен. Саруман двинул на них дикие племена, живущие за рекой и самых свирепых своих орков. Эрнекбранду, принявшему бой, нужна помощь, иначе полчища Сарумана прорвутся на Эдорас.

Узнав во главе армии Теодена, вестник удивился и обрадовался.

– Веди нас, повелитель! – вскричал он, взмахивая зазубренным мечом. – Прости меня, я думал...

– Ты думал, что я остался во дворце, согбенный, как старое дерево под тяжестью снега, – сказал Теоден. – Так оно и было, когда вы уходили в битву. Но ветер с запада отряхнул мои ветви, – он обернулся к своим воинам. – Дайте ему свежего коня и пусть он ведет нас на помощь Эркенбранду!

Накануне ночи они успели занять крепость Хорне раньше, чем туда подоспели войска Сарумана. Замок был могуч и неприступен, в нем можно было отбить любую атаку и выдержать длительную осаду.

Арагорн с Эомером обошли стены и ворота, намечая оборону. Но Гэндальфа с ними не было. Еще на закате белый конь умчал его так стремительно, что никто даже не заметил, в какую сторону он скрылся.

Едва успели военачальники расставить воинов по местам, как во мраке раздались свирепые вопли, и враги кинулись на стены со всех сторон. Среди них было множество орков, но еще больше – дикарей, которых Саруман восстановил против ристанийцев лживыми слухами. Дикари жаждали мести, орки – крови и уничтожения.

Битва продолжалась всю ночь. Арагорн и Эомер сражались плечом к плечу. Леголас трижды опустошал свой колчан и трижды наполнял его собранными среди убитых врагов стрелами. Гимли устал после длительной скачки в седле с Эомером, но с первым же взмахом топора забыл об усталости и валил орков и дикарей, словно сноровистый дровосек в лесу. Несколько раз за ночь он встречался с Леголасом, и они сравнивали счет убитых ими врагов.

– Три, – сказал Гимли после первых своих ударов, снеся головы оркам, окружившим Эомера.

– Только-то, – фыркнул Леголас. – У меня не меньше двадцати. – Двадцать один, – заявил Гимли после того, как они отбили нападение на ворота.

– У меня – две дюжины, – ответил эльф. – Пришлось пустить в ход кинжал, стрелять было тесно.

Снова и снова кидались враги на стены и ворота, снова и снова защитники замка отбрасывали их. Нужно было продержаться до восхода солнца, которого ни орки, ни дикари не любят, но так велики были силы и ярость нападающих, что Теоден, стоявший на площадке самой высокой из башен, начал терять надежду.