Две березы на холме

Мне еще хотелось пообижаться на Лену, и я фыркнула, как на уроке, когда смеяться нельзя, но очень хочется.

А потом Лена еще мне объяснила:

- Ты же сама хотела знать, почему Энгельс на Лешку из-за ремня озлился. Только поэтому я сказала тебе про девчонку.

Тогда мне стали понятны Энгелькины слова о Лешке: «Лезет и лезет! Ко всем лезет!» И от всей души я простила Лену.

Но теперь появилась загадка: кто же нравится Энгельсу? Я гнала от себя это недостойное любопытство. Но поневоле приглядывалась. Видимо, Энгельс потерял всякую надежду: время после школы он проводил с нами.

А что было у них в классе, я не знала - я в шестой не заглядывала.

… В тот злосчастный день он вернулся скоро. Проплакался на повети (тетя Еня слышала там его) и вернулся. Умываться и чай пить.

Мороженая картошка

Из-за этого ремня, из-за Энгелькиной злой вспышки всякая моя надежда на то, что и к Лешке я привыкну, как привыкла к Мелентию Фомичу и его недреманному оку, - вся моя надежда рухнула. А затеплилась было во время пилки дров. Теперь же я стала бояться не столько Лешкиных приставаний, сколько коварства. Боялась, что учинит он какой-нибудь мне подвох.

Поэтому, когда в школе стали создавать маленькие отряды для заготовки хвороста и Лешка вдруг заявил на весь класс, что в его отряде будут Карпэй и Плетнева, я аж подскочила на парте.

- А ты меня спрашивал?! - заорала я прямо неприлично, на весь класс, так что Мария Степановна мне замечание сделала:

- Плетнева, Плетнева, что с тобой? Почему так невежливо?

- Мария Степановна, мы же давно договорились с Антиповой и с Галией!

- Вообще-то лучше, если есть в отряде кто-то из мальчиков, - говорит Мария Степановна. - Никонов, если тебе перейти в отряд к Антиповой? А Галия пойдет с Карповым, и еще к ним кого-нибудь.

Я замерла: вот если Лешка согласится, значит, он ничего плохого не затевает.

- Ну уж не-ет, Мария Степановна! Я без Карпова ничего не могу. Друзей не разлучают!

Так я и знала! Хочет меня в лес заманить и там поколотить, поиздеваться. А я еще думала, что он похож чем-то на Сережу Тюленина. Одна только мысль, что я могу оказаться с Лешкой и Карпэем в лесу или даже просто в поле, внушала мне ужас.

- Ну, ладно, - сказала Мария Степановна, - договаривайтесь сами, а к концу уроков сдайте мне списки отрядов.

И в перемену Лешка стал меня осаждать. Подпрыгивая, приплясывая, отбегая и подбегая, все время перемещаясь перед моей партой, он канючил:

- Ну, Плетнева! Айда с нами! Коська знаешь какой сильный! Хворосту на нем увезем целый воз! Больше всех! Айда! Мы тебя до лесу на санках повезем! - И Лешка хохотал, как леший, и глаза его были очень веселые. - Ну, Плетнева! Ну, айда!

- Не запряг, не понукай! - сказала я Лешке сердито.

- Да мы ж Карпэя запряжем! Скажи, Коська! - подскакивал Лешка к задней парте, где, привалясь к стенке, жмурился на редкое зимой солнышко Карпэй.

Но Коська лишь улыбался, показывая свои красные выпуклые десны над мелкими зубами, и ничего не отвечал.

- Во, видела, что он говорит! - ликовал Лешка, и все вокруг смеялись, и я смеялась, не могла удержаться, а Карпэй улыбался безмятежно.

И на следующей перемене, и после уроков, когда шли домой, Никонов все не отставал от меня со своим хворостом, хотя уже знал, что записалась я в тройку с Тоней и Душкой Домушкиной; Галия сказала, что им вдвоем с Тоней делать нечего. «Мы с тобой за мужиков сойдем, не то что за мальчиков», - добродушно пояснила Галия.

Она, правда, была такая же высокая, как Тоня, только не полная, а очень крепкая, широкоплечая и резковатая. Она к нам пришла уже где-то после Октябрьских праздников, со второй четверти. Им бы с Нуруллой не мешало поменяться: ему стать девочкой, а Галие - парнем. Она так и говорила про него: «Моя подружка, кызым. Никому не дам в обиду!»

Мы шли домой как всегда: девчата по правой стороне дороги, а мальчишки - по левой. И Лешка время от времени выкрикивал:

- Не пойдешь с нами, да? С Тонькой пойдешь? Да что вы там нарубите, одни девчата!

- Никонов, сказано тебе, отстань. Знаешь ведь - с тобой не пойду. Никуда и никогда, - добавила я, и совсем напрасно.

- Боишься меня? - вдруг застыл Лешка в догадке. И тут же вытаращил глаза, как только мог, и зубы оскалил, и пошел на меня, растопырив пятерни возле лица и хищно скрючив пальцы. - Ар-р! Ур-р-р! - зарычал Лешка, а мы с девчатами стали кидать в него снегом, но снег был морозный, сухой, не слипался в снежки.

Небо стояло ясное, голубое, на редкость чистое. Погода не для снежков, а то бы завязалась баталия.

Никонов метался среди девчат и мальчишек и вдруг скинул валенки. Он подхватил их под мышку, прыгнул с дороги на снежную целину, и узкие хрупкие ступни замелькали передо мной, засверкали розовые с черной каемочкой грязи пятки.

Правда, что ли, сумасшедший? Было, как во сне, жутковато: в снежной морозной пыли, обнаженные, мелькают ступни, тянется по снегу цепочка узких, не человеческих и не звериных, следов. Такие не увидишь зимой.

А в ушах моих стоит высоким звоном резкий Лешкин голос:

- Плетнева-а! Смотри, как я могу-у-у!