Две дамы с попугаем

Алка дернулась было, чтобы высказать Паулю, что на Библию-то, собственно говоря, ей глубоко наплевать, будь она и самим Гутенбергом напечатанная, ей нужно отыскать своего мужа Петюнчика, но Надежда сжала ей руку и стала соблазнять Пауля рассказами про Библию.

Рассмотрев еще раз газетную вырезку, Пауль согласился, что Библия, несомненно, была, но куда делась потом — неизвестно. В общем, будем искать. Когда он вышел позвонить по телефону, Надежда выпустила Алкину руку и сказала:

— Алка, ты пойми, эти искусствоведы и музейные работники все ненормальные.

Они за какую-нибудь редкость родную мать продадут, а не то что незнакомого человека. Что ему твой муж? А тут Библия самого Гутенберга.

— Ненормальные они все!

— А я тебе что толкую?

Вернулся Пауль.

— Завтра во второй половине дня едем в музей под открытым небом Роккааль-Маре. Я узнавал: дом бабушки вашего мужа действительно там в экспозиции.

Подруги распрощались с гостеприимными хозяевами и отправились ночевать в гостиницу. В номере все было в порядке, никто их больше не навещал, только Кеша капризничал. Алка выпустила его полетать, но он не хотел. Он сидел на шкафу, закатывал глаза и даже ничего не говорил.

Решили завтра взять его с собой в музей под открытым небом, чтобы проветрился.

Ночь прошла спокойно, верно тот, кто украл у них голубую папку, внимательно читал дамский журнал «Лиза».

* * *

По таллинским меркам они ехали на автобусе очень долго — минут двадцать.

Шоссе шло вдоль моря, и море иногда пряталось за рядами аккуратных домиков, а иногда выглядывало голубовато-серым краем. В автобусе было полно детей. Которые, правда, вели себя потише наших, но на попугая действовали угнетающе: он сидел в клетке, нахохлившись, затравленно озирался и помалкивал, а когда вся эта шумная орава высыпала из автобуса на остановке у зоопарка, попугай облегченно вздохнул, расправил перья и гордо провозгласил:

— Кр-расота! — чем очень напугал одинокую эстонскую старушку.

Алка вдруг толкнула Надежду в бок:

— Посмотри-ка туда…

Они сидели спиной к направлению движения, и Алка показывала на шоссе позади автобуса. Ничего особенного Надежда там не заметила.

— Видишь вон ту синюю машину?

— Ну вижу, хорошая машина, «БМВ».

— Ты что, в машинах разбираешься?

— Это меня Саша все время натаскивает, не знаю только, зачем. А что?

— Эта машина с самого центра за нами едет, — безапелляционным тоном заявила Алка.

— Ну вот, теперь у тебя мания преследования.

— Надежда, не спорь, уж если я говорю, значит, знаю, — сказала Алка голосом завуча старших классов. Когда она начинала говорить таким голосом, спорить с ней действительно было чревато.

Надежда пригляделась повнимательнее и обмерла. В машине ехали двое, один тот самый конкурент номер два, а другой — постарше и видом попроще.

— Ну вот, — Алка расстроилась, — ты говорила, что одного мы вчера из игры вывели, остается шестеро, а теперь, выходит, что их семь. Размножаются они, что ли? Этак мы за ними не успеем.

Наконец доехали: остановка Роккааль-Маре. Пауль повел своих дам к воротам парка и, велев им помалкивать, заговорил по-эстонски с женщиной у входа.

Та вызвала другую даму, видимо, начальницу, та приветливо заулыбалась, поздоровалась с Паулем и его спутницами почему-то по-английски и, дав команду пропустить, что-то подробно объяснила Паулю уже по-эстонски. Отойдя от ворот на безопасное расстояние, Пауль вполголоса разъяснил, что его здесь хорошо знают, а их он представил как музейных работников из Югославии («Русских у нас, к сожалению, не очень любят, — извиняющимся тоном сказал Пауль, — а у музейных работников из других стран английский должен быть… получше»).

— А попугая ты как представил? — поинтересовалась Надежда. — Или у нас в Югославии всюду принято ходить со своими попугаями?

Пауль уверенно вел их среди старых деревенских домов, мельниц и хозяйственных построек, живописно разбросанных на берегу моря. Подойдя к одному из домов — длинному низкому строению из огромных потемневших бревен, — он сказал Алке:

— Вот, мадам, это, можно сказать, родной дом вашего мужа. Хотя, кажется, он в нем никогда не бывал.

Алка оживилась, вошла в избу и стала там все буквально обнюхивать. Попугай заволновался и изрек профессорским тоном:

— Р-р-ренессанс!

В доме под одной крышей размещались и жилые комнаты, и что-то вроде сарая или амбара. В этой хозяйственной части висели и стояли разные сельскохозяйственные орудия, некоторые знакомые — всякие грабли, вилы и косы, а некоторые совершенно непонятно для чего предназначенные, видимо, уже давно вышедшие из обычного деревенского обихода; В этой части дома ничего особенно интересного не попалось, и Надежда вслед за Алкой перешла в жилые комнаты.

Войдя в одно из помещений, где, судя по обстановке, раньше жила женщина, Алка вдруг превратилась в соляной столп.

— Ты чего?

— Смотри!

Ничего особенного Надежда не увидела. Маленькая комнатка, кровать, застеленная красивым домотканым одеялом.

Что-то вроде прялки. Низенький столик с керосиновой лампой. Вот на эту лампу Алка и смотрела как зачарованная.

— Ну что ты на эту лампу уставилась?