Две дороги

Но Бенедиктов идти в дом отказался, ему хотелось побыть на природе. Оставив машину, они прошли в парк и присели на скамейку под раскидистым каштаном. У ног их бесстрашно разгуливали черные дрозды. Глядя на них, Бенедиктов усмехнулся:

— Посмотрите, словно дипломаты во фраках, только у молодых фраки в серую полоску.

Заимов был слишком погружен в свои мысли, чтобы сразу ответить. Какое-то мгновение он слепо смотрел на птиц, но потом рассмеялся.

— Похоже, похоже. — И без паузы сказал: — У меня к вам дело. Прочитайте, пожалуйста.

Он вынул из кармана аккуратно сложенные листы, протянул их Бенедиктову и потом, пока тот читал, пристально смотрел в его сосредоточенное лицо.

— Интересно... И очень серьезно, — сказал Бенедиктов, прочитав и возвращая бумаги.

— Это может вам пригодиться? — напряженным голосом спросил Заимов.

— Весьма, — Бенедиктов, улыбнувшись, добавил: — Ваше мнение очень ценно.

— Возьмите.

— Спасибо.

Они долго молчали.

— Да, к этому идет... именно к этому, — нарушил молчание Бенедиктов, — хотя я и не занимался столь скрупулезными доказательствами-подсчетами. Но на днях у меня был разговор с моим английским коллегой. Он твердо убежден, что на Англию Гитлер не бросится.

— Его аргументы? — спросил Заимов.

— Он особенно не распространялся. Сказал: Гитлер превосходно понимает, что Америка от Англии не так далеко, как говорится об этом в школьных учебниках.

— И это, между прочим, правильно, — заметил Заимов. — Но раз все ясно, каждый думающий человек в моей стране должен... нет, просто обязан, уже сегодня спросить себя: с кем он? Хочу сказать вам: я с вами.

— Никогда в этом не сомневался, — ответил Бенедиктов.

— Спасибо, — наклонил голову Заимов. — Но мало сказать, с кем ты, надо еще найти свое место в схватке.

— Если иметь в виду вас, то на вашу жизнь войн было уже предостаточно. — Бенедиктов улыбнулся. — Вот когда вы пожалеете, что не лечили свою ногу.

Заимов протестующе поднял руку.

— Те войны, Александр Иванович, не в счет. Эта главная, в ней решается все, включая судьбу моей Болгарии. Ведь если наши политиканы, обезумев от любви к Гитлеру, втянут Болгарию в войну с Россией — это перечеркнет всю историю моей страны и отбросит ее назад к эпохе турецкого ига. Нужно будет начинать все сызнова.

— Вы верите в победу Германии? — спросил Бенедиктов.

— Ни в коем случае! — воскликнул он. — Никогда! Никогда! Но победа будет стоить России огромной крови — ей будет не до нас. А главное — немыслимый позор, который падет на наши головы, на головы наших детей, на головы многих, многих поколений! Об этом страшно даже подумать!

— Ваше правительство, судя по всему, думает об этом без страха, — заметил Бенедиктов.

— Проклятые богом изменники Болгарии, — тихо, с яростью произнес Заимов.

— Бог у них свой, карманный, — усмехнулся Бенедиктов.

— Царь? — спросил Заимов и взволнованно продолжал: — Он же немец по крови! Он не личность! Он меньше вашего Николая Второго.

— Но вы же не станете отрицать, что болгары почитают его как истинного царя.

— Я не собираюсь вместе с царем идти на плаху. Я до последнего своего дыхания предан Болгарии, ее народу и обязан доказать это делом. Всесторонне обдумав все, я решил посвятить себя борьбе с фашизмом. Только так я могу помочь Болгарии!

Бенедиктов смотрел на Заимова спокойно, чуть вопросительно, но ему все труднее было подавлять нараставшие в душе волнение, радость и гордость. Он давно знает этого замечательного человека, и именно ему этот человек доверяет сейчас свое сокровенное решение, фактически вверяет ему свою судьбу. В глубоких черных глазах Заимова он читал напряженное ожидание, но молчал. Он только чуть притронулся рукой к его локтю, и это прикосновение было яснее всяких слов. Заимов понял, что означает этот жест всегда замкнутого, никогда не допускающего в отношениях с ним даже тени фамильярности Бенедиктова.

— Дорогой брат мой, — тихо произнес Заимов и крепко сжал руку Бенедиктова. — Надо спасти Болгарию от позора, а для этого долг каждого болгарина помочь России. Другого пути, по крайней мере у меня, нет. Нет, — повторил он.

Не разрывая крепко сцепленных рук, Бенедиктов сказал внезапно охрипшим голосом:

— Я не смогу жить, если с вами что-нибудь случится.

Заимов улыбнулся.

— Мы оба военные, вокруг война, а это значит для нас обоих: на войне как на войне. Можно и погибнуть! Но в бою! Только в бою.

— Бе-Заимов! — кричал прокурор Николов. — Отвечайте суду: кто, где и когда завербовал вас в советские шпионы?

— Встаньте, когда с вами разговаривает суд! — потребовал судья Младенов.

Заимов тяжело поднялся, ощутив острую боль в спине. Он смотрел на судью и молчал. Всем своим существом он был еще там, в тенистом парке, где по зеленому лугу важно вышагивали черные дрозды...

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Во время перерыва члены суда Иванов и Паскалев ушли в буфет. В судейской комнате остались судья Младенов и прокурор Николов.