Две дороги

Вейлер прошел к столу, поставил в угол палку, снял шляпу, стряхнул с нее мокрый снег и положил на стол, расстегнул пальто и, не дожидаясь приглашения, сел в глубоко просиженное кресло напротив Ляхницкого.

Оглядевшись и подождав немного, он сказал:

— Мой отец начинал дело в такой же обстановке. Я хорошо помню, это было на Морской улице... — И добавил с улыбкой: — Только мой отец не издавал бюллетеня, он торговал гвоздями. — Он подождал, пока смысл и интонация сказанного им достигли цели, и спросил: — Это правда, что вы собираетесь издавать свой бюллетень на эстонском языке?

— Успех бюллетеня окрыляет нас, — вежливо и холодно ответил Ляхницкий, он уже понимал, что́ привело к ним издателя и что ничего доброго от этого ждать нельзя.

— Высоко взлетать я вам не рекомендую. Больнее потом падать, — Вейлер вынул из жилетного кармана сигару, раскурил ее неторопливо и продолжал все с той же ласковой улыбкой: — После выхода вашего вонючего бюллетеня тираж моей газеты снизился на семь процентов. Люди еще не разобрались, какие вы жулики.

— Ну знаете... — возмущенно начал Ляхницкий, но издатель остановил его жестом руки.

— Прошу выслушать меня, — сказал он, серьезно глядя на Ляхницкого серыми глазами из-под белесых бровей. На Дружиловского он вообще не обращал никакого внимания, будто его тут и не было. — По-русски можете продолжать свое издание, хотя я уверен, что и русские не так глупы, как вы думаете. Но если вы начнете переводить свои сочинения на эстонский язык, вы об этом пожалеете... — Издатель встал и обратился к Дружиловскому: — Жаль, что вас ничему не научила ваша афера с изданием книг... — Он выждал немного и отчетливо произнес по-немецки: — Я точно знаю, господа, какому иностранному богу вы молитесь, и при случае сообщу об этом эстонской общественности.

Он взял шляпу и, остановившись у двери, добавил:

— Да, не пытайтесь прибегнуть к помощи вашего высокопоставленного друга из эстонского правительства. Этим вы его только выдадите... Или провалите... Или, как там у вас это называется...

Хлопнула дверь.

Мясистое лицо Ляхницкого побледнело.

— Что же это такое? — бормотал он, вытаскивая платок и прикладывая его ко лбу. Он рывком поднялся с кресла и грузно зашагал по комнате из угла в угол, бормоча что-то себе под нос.

— А что, собственно, случилось? Это же обычная конкурентная борьба, — сказал Дружиловский, вскидывая маленькую красивую голову.

— Что? Что-о? — задохнулся Ляхницкий, остановившись посреди комнаты. — Вы же ни черта не поняли! Катастрофа! Вот что произошло! Надо принимать срочные меры! — Он схватил пальто и шляпу. — Ждите меня здесь! — крикнул он уже из дверей.

Ляхницкий прибежал на квартиру Богуславского, когда там уже собрались и сели за зеленый стол гости полковника — партнеры по традиционному воскресному покеру. Они только начали игру.

Полковник вышел к редактору в переднюю с картами в руках, собираясь выставить его без всяких разговоров. Но когда он узнал, что произошло, из него точно воздух выпустили.

— Матка боска, — еле слышно проскрипел он.

Они молча стояли друг перед другом. Оба они понимали, что, если Вейлер предаст гласности польские связи министра внутренних дел, Варшава им этого не простит.

Полковник поднял косматые брови, и Ляхницкий увидел его горящие бешенством глаза.

— Все ваш проклятый бюллетень, ваша вечная погоня за деньгами! — шипящим шепотом начал Богуславский и вдруг вскрикнул хрипло: — Немедленно закрыть!

— Это будет выглядеть как наше признание, — после паузы осторожно возразил Ляхницкий, но, увидев, как запрыгали стрельчатые усы полковника, поспешно добавил: — Мы его прикроем, но не сразу. А сейчас немедленно опубликуем опровержение слухов об издании на эстонском языке. И я предупрежу министра, у него достаточно возможностей поставить издателя на место.

— Ни в коем случае! — полковник поднял руку с картами, точно собирался ударить ими Ляхницкого. — Он испугается и сам порвет с нами. Немедленно опровергните слух. Если издатель знал об этом и до сих пор молчал, значит, все дело в вашем проклятом бюллетене.

— Но, может, он ничего и не знает и просто шантажировал нас? — спросил Ляхницкий, но, взглянув на шефа, добавил: — Так или иначе мы его больше раздражать не будем.

Постепенно они успокоились. Оба понимали, что предпринять сейчас что-нибудь радикальное нельзя, нужно выжидать, как пойдут события дальше.

— Дружиловский понимает ситуацию? — спросил полковник.

— Разве что догадывается.

— Он завербован?

— Как раз сегодня собирался, но явился Вейлер.

— Что вы медлите? — закричал полковник. — Завербовать, и пусть это дерьмо стоит во фронт и делает то, что мы прикажем!..

Дружиловский понимал, что стряслась беда, хотя не все ему было ясно, и, надеясь, что пронесет, твердил:

— Где удачи, там и беда... где удачи, там и беда, — и матерился.

Увидев вернувшегося Ляхницкого, он бросился к нему:

— Ну что? Что случилось? Вы живы?

Ляхницкий, не отвечая, долго снимал и отряхивал пальто, причесывался, потом опустился в кресло, в котором недавно сидел издатель.