Две дороги

— Одно из двух: Дружиловский или дурак, или за ним немцы, — сказал, прочитав, Рейли. — Вот что, узнайте это осторожно. Если дурак, надо прибрать к рукам, чтоб не мешал. А может, и пользу извлечете. Если там немцы, оставьте его в покое.

Дружиловский в эти дни все еще ломал голову, как выполнить задание поляков. Сознаться Перацкому, что он не может ничего сделать, он боялся. Собственное бессилие страшило его.

Вывесив на дверях объявление: «Сегодня приема нет», он сидел в своем рабочем кабинете и копался в ворохе газет, пытаясь найти хоть какую-нибудь отправную точку для подхода к непосильному делу. За окном — серый осенний день, и от него еще острее ощущение беспросветности.

Звонок в передней заставил его вздрогнуть. В объявлении ясно сказано — приема нет. Он подождал. Звонок повторился и был непереносимо длинным.

Приоткрыв дверь, он увидел рослого мужчину в черном пальто.

— Здравствуйте, господин Дружиловский. Я Орлов.

— Господи! — радостно вырвалось у подпоручика, мгновенно подумавшего — вот кто может помочь. Еще мелькнула мысль о задании доктора Ротта возобновить знакомство с этим человеком. Он распахнул дверь: — Темно. Заходите, пожалуйста. Ну вот, конечно же, Орлов! Ревель! Раздевайтесь. — Принимая от гостя пальто, он учуял густой запах водки.

— Я на минуточку, — сказал Орлов, зябко потирая руки. — Гулял после обеда, шел мимо и вдруг вспомнил ваше объявление... адрес... Думаю, дай зайду. Гляжу — приема нет. Ну ладно, думаю, приема нет, но, может, есть глава фирмы?

— Проходите сюда. — Дружиловский посторонился, пропуская гостя в кабинет. Орлов качнулся, и хозяин подхватил его под руку. — Сюда, сюда.

Орлов тяжело плюхнулся в глубокое кресло.

— Это, значит, ваш штаб? — спросил он, оглядывая комнату.

— Скромное рабочее помещение, — улыбался Дружиловский, садясь в кресло напротив гостя.

— Летит времечко, летит проклятое, — не то весело, не то огорченно произнес Орлов, оглядываясь по сторонам. Он видел вполне приличный кабинет, какого не было у многих эмигрантов с громкими именами. Смазливый подпоручик, которого он видел в Ревеле, имеет в Берлине какие-то козыри. Весь вопрос: кто ему сдает карты?

Они припомнили ревельские времена, и Орлов сказал задумчиво:

— Беспечны мы были, глупо беспечны. Еще не понимали, что трагедия свершилась не только с нами, но и со всем миром. А потом всех втянуло в эту воронку, — он махнул рукой.

Дружиловский промолчал, он не мог понять, пьян Орлов или трезв, а знать это было крайне важно.

— Но одна наша болезнь не прошла и по сей день, — продолжал Орлов. — Мы так и не научились действовать вместе, все норовим каждый сам по себе и частенько мешаем друг другу, вместо того чтобы помочь.

— Нас объединяет одно — наша ненависть к большевикам, — солидно произнес Дружиловский, глядя на гостя.

— Это верно, — кивнул Орлов. — Но зачем забивать один гвоздь сразу двумя молотками? Вот вы напечатали в объявлении, что работаете по Коминтерну. А я-то тоже хожу вокруг этого. Почему бы нам не действовать заодно? А?

— Не выпить ли нам по случаю встречи? — спросил Дружиловский, остерегаясь влезать в этот разговор без одобрения доктора Ротта.

— Я-то уже принял обеденную дозу, но по такому случаю грех отказаться.

Дружиловский принес из столовой бутылку коньяку, печенье, наполнил рюмки. Наблюдая за ним, Орлов думал о том, что подпоручик наверняка знает о его солидном деле и для него должно быть заманчивым предложение объединить усилия. Но подпоручик сразу же ушел от этого разговора, значит, он сам это решить не может. С кем же ему надо советоваться? С поляками или немцами? Все-таки скорей всего с немцами.

— Прошу не сетовать, — сказал Дружиловский, показывая на скромный стол. — Живу по-холостяцки, без особых разносолов.

— Ко мне приходите, — ответил Орлов. — У меня и в Берлине открытый русский дом, семейный очаг и все такое прочее...

Они выпили за встречу. Потом — за скорейшее освобождение России из-под большевистского ига.

Орлов посмотрел на письменный стол, заваленный газетами.

— Как идут дела?

— Только учимся ходить, хвалиться пока нечем, — улыбнулся Дружиловский.

— Хвалиться будем сообща, когда вернемся в нашу первопрестольную, — вдруг со злостью сказал Орлов. Он взял бутылку, сам налил себе коньяку и выпил. — Черт бы все побрал, — произнес он про себя, и было непонятно, к чему это относилось. — А у меня дело поставлено давно и прочно. Катится как по рельсам. Даже когда я сплю, оно катится. Могу неделю за стол не садиться. Вот как надо работать!

«Он пьян, если так хвалится», — решил Дружиловский и наполнил рюмки.

— За ваши успехи.

— И за ваши, — поднял рюмку Орлов. Быстро и жадно выпив, он продолжал: — Работать надо с размахом, а то лавку лучше и не открывать. Я в прошлом году имение купил. Ну, конечно, не какие-то там безбрежные нивы, как в России, но все-таки... Каменный дом, два этажа, по-немецки — с башенками. Отдельно дом для челяди. Конюшня. Сад. И все за каменным забором. Крепость!

— Зачем это вам? — спросил Дружиловский без всякого интереса, он в это время обдумывал, как начать разговор о своем деле.