Две дороги

— Зачем? — Орлов смотрел на него со снисходительной улыбкой. — Недвижимая, голубчик, собственность. Не-дви-жи-ма-я! Ничто и никто ее не сдвинет! Вы не знаете, какое это удовольствие — хоть на денек вырваться из берлинской нервотрепки и оказаться там, зажечь камин, взять из погреба бутылочку. — Он мечтательно помолчал и добавил неожиданно: — У меня жена княжеского рода. Ну а княжне тоже положен замок.

— Я о таком и мечтать не могу, — тихо и печально проговорил Дружиловский.

— Э-э-э, голубчик, тут надо не мечтать! — Орлов поднял палец. — Действовать надо! И еще — нельзя мельчить. Запомните это. Я лично берусь только за масштабные дела. Тогда и интерес большой, и куш большой, и с большими людьми дело имеешь. Вот только что я завершил дело. Работал с одним англичанином из солидной фирмы. Голова министерская! Знает всю подноготную любой страны, а Россию как свои пять пальцев. Работать с ним одно наслаждение. И сработали мы такое, что мир ахнет. Вот как надо работать, голубчик!

— Не могли бы вы мне, только начинающему дело, оказать маленькую помощь? — спросил Дружиловский.

— Смотря какую, — деловито ответил Орлов.

— Мне нужен какой-нибудь советский документ, а лучше — чистый советский бланк.

— Очень нужен? — Орлов хитро прищурился.

— Да... очень... и вы же сами говорили — надо действовать заодно.

Орлов энергично поднялся с кресла, застегнул пиджак на все пуговицы.

— Когда будем заодно, тогда и поговорим, — сухо сказал он.

— Ну что ж, обойдусь, — сказал Дружиловский.

— Обиделись? Зря. Так дела не делаются: здравствуйте и давайте документ. Заходите как-нибудь ко мне в контору. Расскажете толком, что к чему. Подумаем. Обсудим. Может, что и сообразим. — Орлов говорил и держался так, словно и рюмки не выпил. Да, Доктор Ротт был прав, строго предупреждая, что Орлов — лиса и с ним каждую минуту надо быть начеку.

— Спасибо, я обойдусь, — пробормотал Дружиловский.

— Ну и хорошо. А пока будем считать, что мы возобновили наше знакомство, и давайте иметь друг друга в виду, — весело говорил Орлов, надевая пальто.

Дружиловский вяло пожал протянутую ему руку, а когда дверь за Орловым закрылась, сказал злобно:

— Зажрался, сволочь.

На другой день он доложил Ротту о визите Орлова. Он знал: если доктор Ротт начинает двигать тонкими губами, будто конфетку сосет, значит, он чем-то доволен. Но чем? Может, зря он умолчал, что просил у Орлова помощи и получил отказ?

— Прекрасно... прекрасно... — рассеянно сказал доктор Ротт. Сейчас он получил подтверждение, что Сидней Рейли в Берлине и каждый вечер бывает у Орлова. Теперь следовало узнать, что они там делали.

Дружиловский вдруг осмелел.

— Господин Ротт, у меня плохи дела с поляками. Помогите.

— Что случилось? — спросил немец.

— Они требуют от меня советские документы, а где я их могу взять? Грозят расправой.

Доктор Ротт посмотрел на него удивленно и сердито:

— Вы абсолютно не умеете мыслить аналитически, обратите на это внимание! Неужели вы не знаете, что с Москвой у нас дипломатические отношения? Ах, знаете? И пытаетесь к польским делам против Советов пристегнуть меня, вполне официальное лицо Германии!

— Я думал...

— Меня не интересует, господин Дружиловский, что вы думали. Важно только то, что вы думали неправильно.

Дружиловский челночил между всеми своими хозяевами, со страхом ожидая встречи с Перацким.

И вот этот день наступил. Будь все на свете проклято. И доктор Ротт в том числе. Сам сунул его к полякам, а теперь отворачивается, он, видите ли, официальное лицо. Зиверт тоже хорош, ему всех дел — только пальцем шевельнуть, а тоже воротит рожу.

Перацкий, не ответив на приветствие, спросил:

— Принесли?

— Еще не готово, — ответил он.

— Мне все ясно, — зарычал Перацкий, закусив изжеванную сигару. — Вы просто не хотите работать для Польши. Это, конечно, ваше дело, но я вам не завидую.

— Очень трудное задание... — начал Дружиловский.

— Замолчите, пся крев! — вместе с сигарным дымом яростно выдохнул Перацкий. — Легко только деньги получать. Но, может, вы решили, что я должен платить вам за одну возможность видеть вашу унылую физиономию? Вы, как проститутка, предпочитаете тех, кто больше платит!

Некоторое время он стоял, разгневанно смотрел на Перацкого, почти не видя его, потом повернулся и медленно вышел из кабинета. Обида опалила его, осилила страх.

Как только он вернулся в свое агентство, зазвонил телефон. Он не хотел брать трубку, но телефон звонил настойчиво, непрерывно. Он подошел к телефону.

— Это Моравский, — услышал он знакомый вкрадчивый голос.

— Что вам угодно?

— Я прошу вас не обращать внимания на происшедшее и продолжать работу. Я так жалею, что отсутствовал. Он тоже крайне расстроен и...

— Я плевал на его настроение! — крикнул Дружиловский и повесил трубку.

Весь день он думал, почему они испугались, а вечером пошел к Зиверту.

— Плюнь и разотри, — сказал Зиверт, выслушав его. — Поляки есть поляки, их не переделаешь, и в работе бывает всякое, и вообще, обида — женское занятие. А то, что тебе позвонил Моравский, ставит на этом вопросе крест.