Чимарозо: Так вот какую пищу вкушают великие композиторы. Вдохновляюще. Ваш повар, маэстро, истинный виртуоз.
Паисиелло: Осмелюсь дать вам совет, мой юный друг. Когда-то я начинал с написания религиозной музыки, дававшей удовлетворение и спасение моей душе. Что касается желудка, то для насыщения его я писал сонаты и посвящал их благородным и имущим отцам семейств, чьих супруг и дочерей я имел честь обучать основам музицирования. И лишь случай, позволивший мне написать первую оперу…
Паисиелло: Это страшная тайна, мой друг. Ведь вы не желаете, чтобы однажды тёмной ночью меня зарезали в подворотне? Молчание – золото. А в чём могу признаться вам, то в том, что тот первый успех вскружил мне голову. И сбил меня с истинного богоугодного пути… Да, впрочем, к чему я это?.. Вот к чему. Вы, маэстро Чимарозо, начали свой долгий путь с места в карьер. С опер! А ведь написание опер требует неисчислимых жертв. Это слишком большое испытание для молодого неокрепшего организма. И я бы осмелился посоветовать вам, мой друг, временами делать передышки и писать небольшие изящные сонаты. Знаете ли, этакие безделушки, какие любят неаполитанские маменьки. Пение скрипочек, переливы арфочек, нежность флейт… Джокозо! Аморозо! Грациозо! А их мужья, потакающие капризам своих половинок, отблагодарят вас по достоинству. Родительская любовь лучший ключ к кошельку любого скряги.
Чимарозо: Но, маэстро, стоит ли тратить время на подобные мелочи? Зачем разменивать талант на пустяки? Неужели вы прерывали поток вдохновения при написании грандиозного исторического полотна «Алессандро в Индии»?
Паисиелло: Кхм… В вас чувствуется нетерпеливое упоение молодости, дорогой друг. Вы спешите жить! Но желудок всегда требует своего. Полный, довольный радостями жизни желудок не отвлекает автора, а рассудок его и мысль находятся в полной гармонии с музами искусств.
Чимарозо: Признаться, маэстро, на сытый желудок я писать не могу. Меня сразу же тянет на Ривьеру, к веселью, где я могу подсмотреть, подслушать и даже, коль посчастливится, принять участие в сюжетах будущих опер.
Паисиелло: Ах, эта молодость! Нетерпеливая, жаждущая, кипящая. Бурление чувств. Кхм, круговерть мысли… Но, мой юный друг, к примеру, написание «Алессандро», вкупе с полным желудком, требовало холодного рассудка и тонкого расчёта. Я потратил три месяца на изучение текста синьора Метастазио и сличение его с историческими источниками, а затем, облачившись в мундир, при лентах и орденах, в белых перчатках, ежедневно складывал в единое целое сложившийся в итоге штудий музыкальный текст. По три часа в день. Две недели. И затем ещё две недели употребил на отделку, на углубление драматических ситуаций, на придание характерам образности, живости и остроты, на украшение музыкальных фразировок.
Чимарозо: Трудно в то поверить, маэстро Паисиелло. Ведь ваш «Алессандро» смотрится необыкновенно целостным, всё в нём едино, неразрывно и совершенно. Я был уверен, что вы присели за столик и написали его… М-м-м… Часов за двадцать непрерывного вдохновенного труда.
Паисиелло: Бог с вами, молодой человек. Мгновенно, по вдохновению, пишутся лишь безделицы, коротенькие оперы буфф, этакие весёлые и обязательно оригинальные жизненные срезы, подсмотренные и внезапно ослепившие своею свежестью ситуации. Но вдохновения и оригинальности вам хватит лишь на один акт, но никак не на три или пять для сериозной, большой оперы.
Чимарозо: Но как мне найти богатых и знатных покровителей, маэстро? Я никогда не смогу собраться духом и напрашиваться самостоятельно.
Паисиелло: Выгодные места в лучших неаполитанских домах давно заняты, маэстро Чимарозо. Вам следует искать иностранцев, а больше всего сорят деньгами русские! Они сказочно богаты и не считают средств на удовлетворение своих прихотей. Если вам будет угодно, то я осмелюсь рекомендовать вас двум русским принчипессам. Они наследницы царского престола.
Чимарозо: Ах, дорогой маэстро, я никогда не забуду этой услуги!
Паисиелло: Признаться, я бы с радостью занялся ими сам. Но одна из них, принчипесса Елисавета, снимает виллу на Капри, а это далеко и неудобно для меня. Вторая же, тоже принчипесса Елисавета, признаться, ведёт столь шумный образ жизни, что это, право, может выбить меня из спокойного, размеренного русла музицирования. Ведь в суетном шуме я не слышу голоса муз.