Две головы и одна нога

— Если бы знать! Бумаг у меня в чулане побольше, чем на складе макулатуры, а вот есть ли среди них секретные — одному Богу известно. Знаешь, мой бывшенький недоумок из тайных служб был прямо маньяком по части собирания вссвозможного компромата на всех и вся. Возможности у него были, вот и пользовался ими. Правда, ограничивался только сбором, на то, чтобы привести в порядок архив, у него не было ни времени, ни желания. Сколько раз его драгоценный блокнот извлекала я из-под дивана. Мне вменялось в обязанности беречь его как зеницу ока, впрочем, не только блокнот, но и бесчисленные записки, а такими наша квартира была просто усыпана. Поскольку я была лично ответственной за бесценные записи, старалась их собирать в кучу. Сам знаешь, я тоже не отношусь к аккуратным педанткам, но много раз выскакивала за своим повелителем в парадное и возвращала его с лестницы, ибо снова забыл у телефона очередную бесценную запись. Господи, сколько нервов мне все это стоило! Часами спорил со мной о двадцати злотых, которые якобы я осталась ему должна или он мне, без разницы, а может, не двадцать, а двести, памяти у него — никакой, все путал, перевирал и из-за этого становился ещё более дотошным. Раз помню, довёл меня до нервного припадка из-за ста злотых, которые у него куда-то задевались, а когда я, желая прекратить спор, вручила ему свои сто злотых, обиделся на меня смертельно.

— Так что же ты в нем такого нашла?

— Были у него и достоинства. Хотя, с другой стороны, тоже оборачивались недостатками. Вот представь, тебе захотелось… иметь дело с твоим собственным мужчиной…

— Такого не могу представить! — решительно заявил Гжегож.

— Ну ладно, в твоём случае тебе захотелось со своей женщиной… поговорить в постели. А она намертво приросла к кухонной мойке и бренчит бесконечными грязными тарелками…

— Тарелки отберу, кран прикручу, а её силой утащу в спальню.

— Возможно, но наверняка в твоей женщине нет ста восьмидесяти сантиметров роста и мускулов как у борца-тяжеловеса. Тебе хватит сил, возможно, не просто утащишь, но по дороге ещё и подтолкнёшь пару раз… Нет, ты представь эти два метра с мускулами, как они скалой высятся посередине кухни. Попробуй подтолкни такой памятник! А посуду он мыл по собственному почину, добровольно, хотя я почему-то не испытывала особой радости по этому поводу. Ну, ещё тяжести таскал свободно… И внешне был красив, к тому же чистюля. Не вонял!

— Послушай, давай лучше вернёмся к нашим баранам, а то мне что-то нехорошо становится, из двух зол уж лучше преступление.

— Согласна. Так вот, чем черт не шутит, возможно, кое-что из записей этого моего детектива и валяется у меня в чулане до сих пор. Думаю, это скоро обнаружится, потому что я рассказала полиции о чулане и даже дала капитану ключ от него. Не исключено, они в данный момент там шуруют, и я им не завидую.

— А что ты вообще держишь в своём чулане?

— Я не держу, оно там просто лежит само. Дубовые двухдюймовые доски четырехметровой длины, стремянка, изумительно сохранившаяся деталь обшивки парусника, выброшенная морем на пляж, громадное количество бутылок, запчасти к автомашине, в том числе часть кузова, поломанная мебель и немного дров, книги, которые я никогда не стану читать, неисправная газовая колонка, водопроводные трубы, два велосипедных колёса и многое другое, чего я уже и не помню, но его намного больше того, что я запомнила. Ага, ещё три пластиковых ящика для рыбы, тоже выброшенных морем.

Смеясь, Гжегож принялся приготавливать нам ещё по одному лёгкому коктейлю.

— Кончай смеяться, я ещё не закончила.

— Погоди, давай я тебе вот ещё что скажу. В числе моих бесчисленных телефонных разговоров был один особенный. Ты помнишь Ганю? Она до сих пор сидит в Канаде.

Я вся превратилась в слух. Ганя была некогда лучшей подругой Мизюни, так что следовало ожидать сенсации. И я не была обманута в своих ожиданиях.

— …расчувствовалась и разговорилась, — продолжал Гжегож. — Как только я упомянул Ренуся, она ударилась в воспоминания. Воспоминания, так что речь шла только о прошлом, но я узнал одну очень важную вещь, а именно: в этом прошлом Мизюня пережила любовную драму. Тот, которого она пламенно любила, разбил её сердце, так что Мизюня вышла за Ренуся, чтобы забыться. И ещё потому, что он, Ренусь, был внешне очень похож на её большую любовь…

— Интересно, когда же это все происходило? — недоверчиво спросила я. — В те времена, когда мы дружили, что-то я не замечала в ней никаких любовных страданий.

— Говорят, драму она пережила в семнадцать лет.

— А, ну тогда другое дело. Мы подружились, когда нам обеим было по восемнадцати.