Две интервенции. 1918–1922, 2022–2023 гг.

«Стосорокамиллиметровые орудия готовы к бою, вот-вот по невидимому сигналу начнется стрельба. Стрельба в пустоту…

“Внимание! Видите там, за городом справа эту высотку с кучкой деревьев? Это английское кладбище”.

В ту же секунду раздался оглушительный выстрел: стосорокамиллиметровки “Франс” начали свой концерт…

Рядом с высоткой вздыбилась земля. Недолет. Дают корректировку на два-три градуса. Вскоре обстрел прекращается. Ожидание продолжения представления тянется до четырех часов вечера. И вот линкор “Жан Бар” телеграфирует приказ открыть плотный огонь по району английского кладбища. Опять все вокруг задрожало и мгновенно высотка покрылась разрывами снарядов, пылью и дымом. К нашему концерту присоединились “Жан Барт”, “Верньо” и полевая артиллерия. Через некоторое время пришел приказ о прекращении огня. Но там, на суше, все громыхало еще до самой глубокой ночи.

17 апреля на борту “Франс”.

День прошел абсолютно спокойно. Из Одессы прибыл броненосец “Жюстис”, а из Константинополя — линкор “Император Индии”»[45].

Стрельба велась по площади без какой-либо корректировки. Лично я считаю, что Амет умышленно бил по пустырям и окраинам Севастополя, дабы не задеть красных. И действительно, их потери от артогня были ничтожны. Другой вопрос, что сильно пострадало население окраин Севастополя.

19 апреля комбриг С.И. Петриковский сам отправился в Севастополь на переговоры с французами. Он был представлен французским военным как «парламентер от генерала Котова» и принят вице-адмиралом Аметом. В ходе беседы Амет изложил основные планы союзного командования по поводу ухода их войск из Севастополя:

«— К 30 апреля союзные пехотные части будут эвакуированы из города;

— Все подводные лодки, которые находятся в порту, будут потоплены в глубокой воде;

— Все [русские] миноносцы и крейсера будут приведены в боевую негодность и даже на некоторых из них будут взорваны цилиндры и части машин сняты.

— Союзникам должна быть предоставлена возможность наблюдать за тем, чтобы ни в Одессе, ни в Николаеве суда, которые там остались, не были употреблены против союзников».

В тот же день Петриковский вернулся из Севастополя в Джанкой и доложил о результатах своих бесед с контр-адмиралом командарму 2‑й Украинской советской армии А.Е. Скачко, а тот, в свою очередь — в штаб Украинского фронта В. Антонову-Овсеенко.

В телеграмме Петриковского от 19 апреля, предназначенной для прессы, говорилось: «После трехдневных переговоров [с] союзным командованием делегацией достигнуто соглашение [и] заключено перемирие [на] 8 дней до 25 апреля. Власть в Севастополе передается Ревкому, который принимает все дела, 19 апреля подготовляется избрание Совета. Вывоз имущества из города французами воспрещается. По истечении восьми дней, если решение союзных правительств относительно дальнейшей судьбы Севастополя не выяснится, срок перемирия может быть продлен; в городе вводится красная милиция. К-р группы Крымск. направл. Петренко».

А тем временем французы оперативно вывозили награбленное. Полковник Труссон говорил о «колоссальных запасах» на 5 миллиардов франков. Для отправки всего этого в Константинополь потребовалось 31 торговое судно.

Ну а в ночь на 20 апреля в Севастополе началось восстание французских моряков.

Из дневника французского военного врача Рене ле Друмаге:

«20 апреля, морские казармы. Произошло очень неприятное событие. В течение всей ночи на борту “Франс” и “Жана Бара” матросы распевали “Интернационал”. А сегодня утром на этих кораблях были подняты красные флаги. И все это на глазах местного населения! Пехотинцы, еще недавно воодушевленные огневой мощью “Франс” и “Жана Бара”, деморализованы. Они опасаются того, что флот покинет их. Больно до слез!

3 часа пополудни

Я возвращаюсь в казармы после прогулки по городу. Толпы матросов, получивших увольнительные, оказавшись на берегу, провели общее собрание. Они разделились на группы и, смешавшись с гражданским населением, двинулись по улицам города, распевая “Интернационал”. Впереди несли красное знамя. При виде этого безобразия греческий патруль, усиленный моряками с “Жана Бара”, открыл огонь. Многие были ранены, а один матрос с “Верньо” был убит. Боже мой, все сошли с ума!»

«Очевидец севастополец вспоминал: “Обнявшись, рука об руку, шагают шеренги радостных, возбужденных матросов. В воздух летят бескозырки. Красные помпоны, которые французские моряки носят на бескозырках, прикреплены к груди… Звучат революционные песни. По пути к демонстрантам примыкают все новые и новые группы моряков”.

С балкона здания городской думы по Большой Морской со словами приветствия к ним обращается председатель подпольного городского комитета РКП(б) Я.Ф. Городецкий.

Во второй половине дня командование оккупационных войск приняло меры для прекращения “противозаконной акции”. В конце ул. Большой Морской и Хрулевского спуска и у часовни на площади было поставлено несколько взводов греческих солдат. Около 16.00 они открыли огонь по демонстрантам. Было ранено 14 человек, пятеро из них (жители города) скончались в больнице»[46].