Две королевы

Таким образом сестрам удалось скрыться, и они очень веселились по этому поводу, ведь скрыться для них было самым главным. Выйдя из повозки, они отправились прямо в гавань и стали подыскивать такую же невзрачную, как их прежний экипаж, фелуку. Они были храбры, и единственное, что на свете внушало им страх, — это отправка назад к мужьям. Фелуку они нашли без труда и сели в нее вместе с несколькими матросами; по-прежнему не расставаясь со своим нарядом, беглянки устремились навстречу волнам и бурям.

Коннетабль послал за ними вдогонку свои галеры. Они догнали фелуку и распознали флаг. Одна из галер подошла к ней вплотную. Капитан галеры показал приказ его святейшества, предоставляющий команде этой галеры право осматривать все суда. Матросы и не подумали сопротивляться, а сестры Манчини (их лица потемнели на солнце, руки же огрубели от работы на фелуке, поскольку обе жен-шины непременно хотели принимать участие в управлении судном, чтобы понадежнее замаскироваться) сами отвели офицеров в глубину трюма. Посланцы коннетабля расстались с сестрами в полном восторге от их учтивости и оставили им свидетельство об осмотре судна, избавлявшее фелуку от новых визитов и позволившее беглянкам высадиться в Марселе, избежав, по крайней мере, одной опасности, ибо их уже подстерегала другая, преодолеть которую помогло только чудо.

Корабль алжирских корсаров устроил охоту за фелукой. Бедное маленькое суденышко не могло ему противостоять, и матросы стали поговаривать о добровольной сдаче в плен, что до смерти напугало искательниц приключений. На этот раз авантюра обещала обернуться не так, как они хотели; обе дамы уже представляли себя в гареме и думали о том, что непременно найдут способ устроить там бунт. Не исключено, что в это время коннетабль был бы воспринят ими как спаситель; однако я за это не поручусь: подобным отчаянным головкам путешествие в Берберию предоставляло, возможно, такие выгоды, о каких они не стали бы откровенно говорить с другим, но себе могли признаться в этом откровенно.

Сестер спасло появление королевского фрегата, вынудившего корсаров исчезнуть.

Ступив на землю Франции, беглянки уже не прятались. Госпожа Мазарини сумела вдохнуть в душу сестры немного уверенности в себе и храбрости, свойственных ей самой. Их выходка вызвала большой скандал. Сестры написали своим родным, рассчитывая опереться на их поддержку и достойным образом отплатить за перенесенные неприятности; супруга коннетабля обратилась даже к королю; затем, словно королевы, сестры стали ждать ответов, позволяя ухаживать за собой любым бездельникам и появляясь на виду у всех в минуты досуга.

Ответы на письма все не приходили, но, поскольку дамы теперь не прятались, агенты коннетабля и г-на де Мазарини настигли их. Сестер предупредили об этом заранее, и они еле успели сбежать, снова переодевшись в школярские платья. Только на этот раз бежали они не одни, поскольку легко нашли пажей, которые ничего не требовали и качестве вознаграждения, кроме чести служить им…

Беглянок арестовали в Эксе, что сильно взбудоражило весь город. Их поместили в монастырь, откуда они отказывались выходить до тех пор, пока не будет получен ответ двора на их письма. Им посчастливилось. Вопреки всякому ожиданию, король вспомнил о Марии Манчини: он никоим образом не одобрил ее поведения, но отдал приказ отпустить сестер.

Для супруги коннетабля и это означало немало, но для г-жи Мазарини — ничего иного, кроме возвращения во власть мужа; так сестры и расстались в надежде подыскать лучший способ избавиться от своих повелителей и хозяев.

Гортензия вновь пересекла границу и вернулась в Италию; Мария поехала в Париж, преисполненная безграничных надежд после первого успеха.

Но ее постигло полное разочарование. Герцогиня Буйонская, ее сестра, графиня Суасонская, старшая из Манчини, и другие родственники отказались принять ее. Мария написала королю, просила о встрече с ним; в качестве ответа ей был передан приказ отправиться в Лисское аббатство.

Там в течение нескольких месяцев она жила вдали от общества; сестры с мужьями навещали ее, графиня Суасонская даже прислала ей великолепную кровать и красивые подарки. Однако коннетабль требовал, чтобы ему вернули его жену, а она, умирая от страха, умоляла оставить ее во Франции, тогда как родственники, мечтавшие избавиться от нее, напротив, убеждали ее вернуться к мужу.

— Он убьет меня! — восклицала она.

— О! Да нет же! И к тому же рано или поздно все равно придется умереть, — с полнейшим хладнокровием глупца отвечал ей герцог де Мазарини. — Я вот, если Гортензия вернется, не стану ее убивать.