Две королевы

Условия договора означали полную поддержку Англии и мятежных лордов, и предательство Марии и ее матери. Франция признала Елизавету законной королевой Англии, полностью разрушив политику де Гизов. Претензии Франциска и Марии на английский престол должны быть отозваны. Французские войска немедленно покидают Шотландию, а их крепости и гарнизоны надлежит сровнять с землей. В отсутствие правящей королевы, Марии, официальным правительством Шотландии станет совет, состоящий из аристократов, что делало его орудием честолюбивых стремлений лорда Джеймса. Более того, Франциск и Мария должны были согласиться, что Елизавета всегда играла роль беспристрастного посредника, незаинтересованного наблюдателя, который всего лишь помог создать подходящие условия для заключения договора, а не прямого участника военных действий, который заключил союз с мятежниками, чтобы продвигать интересы Англии в Шотландии. Это была пощечина Марии, полученная от своих.

Но и это еще не все. Последняя статья договора включала положения, которые можно было назвать положениями об исполнении. Несмотря на унизительные условия договора, Франциск и Мария должны были пообещать ратифицировать и исполнять все его пункты, а при нарушении договора Англия могла вновь вторгнуться в Шотландию, если посчитает это необходимым для поддержания протестантской веры и избавления Британских островов от католицизма и французского влияния.

Эдинбургский договор, и особенно последняя статья, был настоящим издевательством. Он черной тенью лег на всю жизнь Марии и на ее отношения с Елизаветой и Сесилом. Значение его невозможно переоценить. С Франциском и Марией не только не советовались относительно условий – Мария как королева Шотландии даже не давала согласия на переговоры с Елизаветой и Сесилом. Поручение от имени Марии и ее мужа было, по всей видимости, составлено в Эдинбурге. Но документ подготовили ее дяди: Мария не давала никакого распоряжения, а ее мать не являлась стороной договора. Это иллюстрирует масштабы узурпации ее суверенитета. Мать королевы Марии обойти было несложно, поскольку она умерла 11 июня 1560 г., вскоре после начала переговоров. Сесил и лорд Джеймс могли устроить все, что нужно, не обращая внимания на законную суверенную власть в Шотландии.

Мария тяжело переживала смерть матери. Но даже эту новость бессердечные родственники от нее скрыли: известие пришло во Францию 18 июня, но держалось в тайне целых десять дней. Узнав о смерти матери, Мария удалилась в свою комнату и проплакала целый месяц. Когда Джейн Дормер, одна из бывших фрейлин Марии Тюдор, вышедшая замуж за посла Филиппа II в Лондоне и направлявшаяся в Испанию, увидела ее, то была глубоко тронута ее горем. Венецианский посол, также ставший свидетелем ее траура, писал, что она «удивительно сильно любила мать». Она так горевала, что «страдания ее были непрерывными».

Мы знаем, как выглядела Мария, поскольку к этому времени относится первый рисунок и живописный портрет Марии в deuil blanc[14]. Рисунок выполнил Франсуа Клуэ, кисти которого, вероятно, принадлежит и портрет. Сеансы закончились приблизительно в августе 1560 г., когда Трокмортон встретился с Марией в Фонтенбло по окончании официального траура при дворе. Королеве еще не исполнилось восемнадцати.

У Марии появилась идея – отправить свой портрет в Англию. Она объясняла свое желание тем, что ей не терпится больше узнать о своей «сестре королеве», а после трагических событий последних месяцев она надеется начать их отношения с чистого листа. Мария хотела обратиться непосредственно к Елизавете, как королева к королеве. Она уже поняла важность личных отношений в дипломатии и хотела отправить свой портрет в надежде на ответный дар. Благородный жест, даже в том случае, если мотивом было всего лишь любопытство Марии относительно роста и внешности кузины. Обратившись к Трокмортону в непринужденной, почти шутливой манере, к которой она прибегала в общении с людьми, когда хотела добиться своего, она заставила его пообещать, что Елизавета согласится. «Уверяю Вас, – говорила Мария, – если бы я не думала, что она отправит мне свой портрет, то не заказывала бы свой».

Когда Трокмортон согласился и пообещал вернуться с портретом Елизаветы, Мария сказала: «Я полагаю, что больше нравлюсь Вам, когда выгляжу печальной, а не веселой, поскольку мне сказали, что Вы пожелали видеть, чтобы меня изобразили в deuil». Нет никаких свидетельств, что Трокмортон произносил нечто подобное. Желание обменяться портретами исходило от Марии, но посол знал, чего именно от него ждут.

На портрете Мария уже совсем взрослая женщина. Поза у нее более уверенная, лицо округлилось и пополнело, скулы стали резче, подбородок полностью оформился. Глубоко посаженные карие глаза светятся умом. Нос уже не курносый, как на ранних портретах, а с горбинкой. Сжатые и чуть искривленные губы передают глубокую скорбь по умершей матери. Роскошные рыжие кудри, как всегда, выбиваются из-под чепца.