Две королевы

Бросив Монти, Петрек, который по причине спешки не мог себе искать коня, пустился в замок пешком. Все случайно собравшиеся на первом этаже каменицы напротив костёла Св. Войцеха расстались не прощаясь. Только тот гибкий и энергичный итальянец, который дал отповедь Монти, добровольно пристал к Дудичу и, выбрав его себе каким-то особенным чувством симпатии, предложил проводить в замок. Он взял даже ради безопасности его под руку и, начав весёлую беседу, выражал сильное желание познакомиться с ним поближе.

Это доказывало необыкновенную точность глаза у незнакомого венецианского купца, потому что честный, но не дальновидный Дудич, к которому обычно люди не тянулись, из благодарности к тем, которые проявляли к нему какую-то симпатию, легко к ним приставал. Заключив однажды с кем-нибудь знакомство, добродушный человек давал из себя вытянуть всё, что угодно, и был для такого любопытного чужеземца бесценным сокровищем. О нём в шутку говорили, что иногда от него можно было узнать то, что он и сам не знал.

Болтливый, проворный, весёлый итальянец сначала признался Дудичу, что прибыл сюда ради торговли на время свадьбы, а торговля требовала связей и знакомств, поэтому он хотел прислушаться на дворе. В свою очередь он предложил приятелю свои услуги, хотя чем они были и какие, было трудно понять.

Дудич не отталкивал итальянца. Сказал ему, где живёт, когда и как можно с ним встретиться. Так они вместе дошли до замка, а этим временем незнакомец так отлично сумел воспользоваться, что Дудич почти не закрывал рта, отвечая на всё новые вопросы. Все они, естественно, касались особ, принадлежащих ко двору, потому что купец с товаром наверняка больше рассчитывал на них.

Когда, попрощавшись у ворот с итальянцем, Дудич вошёл в замок, в костёле на Вавеле уже первая встреча и приветствие, благословение духовенства и молитвы закончились.

Старый король, который очень заботился о том, чтобы молодая государыня слишком не уставала, вынужденная весь день ехать, стоять, кланяться, слушать в неудобном платье, попросил духовенство, чтобы костёльная церемония продлилась недолго. Во дворе Дудич узнал, что королева Бона, которая сначала хотела выдать себя больной и не выходить на встречу в костёл, в конце концов вместе с мужем и тремя своими дочерьми была вынуждена там появиться.

На всех молодая пани произвела одинаковое впечатление: пробуждала сострадание и симпатию. Казалась бедной, мягкой и доброй. Сигизмунду Старому она улыбалась с детской наивностью, чувствуя в нём отца и опекуна.

Зато королева Бона ни словом, ни лицом не показала ей ни малейшего чувства, ничего, кроме холодного и гордого равнодушия. Те, у которых была возможность в этот вечер поговорить с гетмановой Тарновской и ксендзем на Олесницы, говорили, что две молодые дамы будущей королевы не могли её нахвалить, превознося её доброту, вежливость, любезность, терпение, и пророча Августу с этим ангелом счастливейшую жизнь.

Двор, от глаз которого ничто не ускользнуло, шептал, что король держится холодно по отношению к будущей супруге, кроме того, что ему наказывал церемониал, не давая ни малейшего знака рождающейся симпатии.

Когда они медленно ехали от шатров в замок, глаза молодой пани постоянно искали жениха, обращаясь к нему с интересом и сердечной симпатией – но король не отвечал на этот взгляд.

Даже не заговорил с ней, когда, возвращаясь к карете, имел для этого время и возможность.

– Всё скоро изменится, – говорили одни, – женщина красивая и, должно быть, удивительно добрая; король к ней привяжется.

Другие предвидели иначе и покачивали головами.

В замке по возвращении из костёла достойнейшие гости вскоре сели за стол. Будущую пару посадили рядом, но сидевший напротив Сигизмунд Старый больше смотрел на невестку, чаще с ней разговаривал, нежней о ней заботился, чем Август, который практически не смел поднять на неё взгляда. Королева Бона тоже сидела гордая и молчаливая, закусив губы, не скрывая своего гнева, а сколько бы раз не взглянула на будущую невесту, её глаза приобретали зловещий блеск.

Компанию оживляли только отец весельем и хорошим настроением, круг его друзей, две дамы-спутницы, Тарновская и Олесницкая.

Усталось от дороги, за которой назавтра должны были последовать венчание и коронация, из соображения хрупкого телосложения Елизаветы, вынудили её скоро отпустить на отдых. Бедная жертва, падающая под тяжестью платья и утомления этого дня, она до конца улыбалась, пыталась выдержать мужественно, бледнела и краснела, но не показала на себе, что держалась из последних сил.

Когда это происходило в больших комнатах, освещённых и нарядных, во всём королевском блеске и великолепии, девушки-фрауцимер наспех приготовили временное помещение, назначенное для Елизаветы, чтобы та могла в нём отдохнуть.