Две королевы

Вероятно, большинство вставок взяты из настоящих (хотя и более поздних) писем. Это демонстрирует масштаб коварства Морея, поскольку Елизавету и Сесила было трудно провести. Они потребовали, чтобы в документах проверили почерк. Сесил всегда относился к ним с подозрительностью. После того как оригиналы писем были изучены, он потребовал показаний под присягой, подписанных Мореем, Мортоном и лордом Линдси, главными организаторами вынужденного отречения Марии, — в том, что письма принадлежат ей и «написаны ее рукой». Соответственно, до вынесения вердикта следовало сравнить эти письма с настоящими письмами от Марии к Елизавете, которые хранились в королевском архиве[84].

Лорды знали, что грубую подделку всучить не удастся. Чтобы доказать вину Марии, им требовались страницы из ее настоящих писем, которые можно соединить и подправить в некоторых местах, так, чтобы они подтверждали выдвинутые обвинения. Эта гипотеза также объясняет странные противоречия в содержании второго письма — старые и новые страницы соединили в один документ. Кроме того, она объясняет, почему самые подозрительные фрагменты относительно короткие. Если их вносили в пробелы на настоящих страницах, Морей мог быть уверен, что они останутся незамеченными. Все знали, что Мария пишет быстро и небрежно, а также не экономит и использует самую дорогую бумагу, которая пристала только королеве, и поэтому риск посчитали оправданным.

26 Письма из ларца II

Два «письма из Глазго» были главными документами, представленными лордами конфедерации в качестве доказательства, что Мария замешана в убийстве Дарнли. Три из шести оставшихся «писем из ларца» — это любовные письма, причем два из них, как утверждалось, тоже имеют отношение к убийству Дарнли. Последние три письма якобы связаны с похищением Марии на мосту через Алмонд, предположительно в результате тайного сговора. Никакие рукописные копии или переводы утерянных оригиналов не позволяют установить настоящего автора, предполагаемого адресата или адресатов, а также дату написания писем. Все шесть писем вызывают не меньше вопросов, чем предлагают ответов.

Утверждается, что письма 3–5 — это любовные письма, которые Мария написала Босуэллу. Третье письмо женщина адресует мужу, который ее оставил. Она жалуется на его жестокость, отсутствие и небрежение, но «несмотря на все это, я не стану обвинять Вас ни в невнимании, ни в отсутствии заботы, и меньше всего в нарушении обещаний или в холодности Ваших писем». Женщина изо всех сил старается соблюсти приличия и уступать мужу так, как он этого ожидает: «Я также делаю то, что радует Вас, приемлемым для меня, и мои мысли с такой готовностью подчиняются Вашим, что я объясняю все исходящие от Вас действия… справедливыми и разумными причинами и моими собственными желаниями».

Это сильная духом женщина. Чтобы показать свои истинные чувства к мужу, она посылает ему подарок, перстень, который открывается, как медальон. Но это не обычный знак любви, не бриллиант в форме сердца, а твердый камень в форме могилы, вмонтированный в черную эмаль и окруженный маленькими бриллиантами, символизирующими слезы и кости. В перстень была вложена прядь женских волос — она называет их «украшением головы»: «Дабы доказать Вам, с какой готовностью я подчиняюсь Вашим указаниям, я послала Вам с Парисом[85] знак преданности, украшение головы, каковая главенствует над остальными членами»[86].

В словах женщины ирония соседствует с мрачными намеками. Она будет подчиняться указаниям мужа, но покорность будет такой, что она скорее умрет, чем поступится достоинством и независимостью:

Я посылаю Вам могилу из твердого камня, окрашенную в черный, усыпанную слезами и костями. Камень я сравниваю с моим сердцем, которое есть истинная гробница или хранилище Ваших заповедей, а главное, Вашего имени и памяти о Вас, которые заключены там, как мои волосы в перстне, и которые не воскреснут до тех пор, пока смерть не подарит Вам победный трофей моих костей.

По настроению и тону это письмо разительно отличается от второго письма, с откровенными признаниями автора своему возлюбленному, так что трудно представить, что они написаны одним человеком. Тем не менее только на основе стиля невозможно сделать вывод, является ли Мария автором этих писем, поскольку у нас нет ее писем с подобной эмоциональной открытостью, подлинность которых не подлежит сомнению.