Две любви

Жильберт не изменил позиции и следовал за ним взглядом, несколько опечаленный. Совершённая простота этого человека, его стремления к самым возвышенным идеям, безупречная чистота его жизни – все возбуждало искренний восторг Жильберта. Однако для норманна Арнольд Бресчианский был только мечтателем, духовидцем и безумцем. Жильберт мог слушать его некоторое время, но потом страшная напряжённость мысли и слова брата-монаха его утомляли. В эту минуту он был почти доволен, что его собеседник так внезапно удалился. Но пока Жильберт за ним наблюдал, он увидел, как Арнольд остановился, как будто он что забыл; он обернулся, роясь в передней поле рясы.

– Я запамятовал сообщить вам, что меня сюда привело, – сказал монах, протягивая маленький свёрток пергамента, скрученного и связанного тонким ремешком и шёлковым шнурком пурпурового цвета, на котором висела свинцовая печать. – Вам есть письмо.

– Письмо!

И Жильберт выразил довольно естественное удивление. Он никогда в жизни не получал писем, и в то время лица обыкновенного положения посылали и получали поручения только на словах.

– Я отправился к вам на квартиру, – перебил монах, передавая пергамент Жильберту. – Думал, что, может быть, вас найду здесь, где мы с вами уже встречались.

– Благодарю вас, – сказал Жильберт, переворачивая свёрток в своих руках, как бы не зная, что с ним делать. – Как вы его получили?

– Вчера из Франции приехали посланные с письмами в сенат и ко мне, – ответил Арнольд, – они привезли и это письмо. По их словам, его вручила им сама королева Франции с приказанием разыскать адресата, обещая за это награду в случае успеха. Я обещал им вручить письмо вам.

Жильберт взглянул на печать. Тяжёлый свинцовый круг, сквозь который проходил шёлковый шнурок, был так же широк, как кубок, и украшен девизом Аквитании, без сомнения, герцога Вильгельма, так как на нем были изображения святого Георгия и дракона. Позже Элеонора должна была передать эту эмблему английским королям, сохранившимся до настоящего времени. Жильберт безуспешно пробовал вытянуть шнурок сквозь печать.

– Отрежьте её, – сказал монах.

Жильберт вынул свой кинжал с длинным лезвием и широким, как три пальца человека, у самой рукоятки и острым с обеих сторон, как бритва, так как Дунстан был мастером в деле точения. Жильберт отрезал шнурок, затем ремешок, спрятал печать в свой кошелёк и сталь разворачивать жёсткий лист до тех пор, пока не нашёл коротенькую записку в шесть или восемь строчек, не занявших и полстраницы и подписанных «Eleonora R.».

Открыв письмо, он увидел, что его нетрудно прочитать. Однако его глаза встретили почти тотчас же имя Беатрисы, которое встретить здесь он совсем не ожидал. Он не мог ошибиться, и смысл сделался для него ясен.

«Если до вас это дойдёт, – было там написано на недурном латинском языке, – приветствую вас! Я желаю, чтобы вы поспешили возвратиться в наш парижский замок, потому что вы будете во всякое время желанным гостем, в особенности теперь, и немедленно, так как при нашем дворе, среди моих придворных дам находится благородная девица Беатриса Курбойль. Она в ожидании видеть вас, так как покинула отца и отдала себя под моё покровительство. Кроме того, аббат Бернар проповедует крестовый поход в Шартре и в других местах и прибудет через некоторое время сюда, в Везелей. Беатриса приветствует вас».

– Не можете ли вы мне сказать, где отыскать посланных, принёсших вам пакет? – спросил Жильберт, поднимая глаза после того как разобрал каждое слово письма.

Но Арнольд удалился. Мысль, что человек, которого он думал обратить к республиканским идеям, находится в переписке с одним из государей, против которых он так жёлчно восставал, оскорбляла его, и он удалился с некоторым негодованием на молодого человека. Увидя, что он один, Жильберт равнодушно пожал плечами и стал прохаживаться взад и вперёд, перечитывая письмо по несколько раз. Оно было очень короткое, но заключало в себе достаточно сведений, чтобы дать ему труд приучить мысль к положению, которое не удалось бы выяснить при самом глубоком размышлении. Было бы слишком просто предположить, что Элеонора призвала Беатрису к своему двору с единственной целью вернуть его в Париж. Жильберт воображал себе самые сложные и абсурдные причины для оправдания письма Элеоноры.