Две луны

Дальше мама могла бы ничего не говорить. Модест Константинович — это его сиятельство Полковник. Конечно — директор колледжа потерял из виду одного студиозуса, т. е. меня. И позвонил моим родителям — узнать: где отбившийся от стада барашек?..

— Ты, разумеется, в курсе, что беспокоит Модеста Константиновича, — с холодным ехидством продолжала мама, как бы всаживая мне в мозг ледяные иглы. — И мы с папой тоже очень-очень обеспокоены…

— Да, — надувшись индюком, вставил папа.

— Так может ты соблаговолишь объяснить, — точно плюясь кислотой, спросила мама, — почему ты не ходишь в колледж и чем занимаешься вместо учебы?..

На сколько-то секунд повисла тишина.

Родители смотрели на меня. Неподвижные глаза мамы — будто буравили мне череп. Папа часто моргал.

Я вдохнул и выдохнул.

Родители всегда внушали мне трепет. Чуть ли не с пеленок я боялся не заслужить их одобрения. Быть наказанным: оставленным без сладкого или поставленным в угол. Мне вменялось в обязанность не шуметь, не плакать, не писать мимо горшка — а впоследствии учиться на «хорошо» и «отлично» и ни на что не жаловаться. Твоя главная задача — чтить отца и мать (ну прямо по Библии) и не создавать проблем.

Так было. Но с тех пор, как я занялся любовью с Бхайми и Тией и устроился курьером — я точно переродился. Цыпленок сменил пух на перья.

Чуть прерывающимся голосом — но вполне решительно — я сказал:

— Мама. Папа. Ноги моей больше не будет в колледже. Достаточно одногруппники меня травили. Да и сварщиком я быть не хочу. Чтобы вы знали: я работаю. Курьером. И вполне этим доволен.

Папа поправил очки — и заморгал еще чаще.

А мама сдавленно — как в петле — прохрипела:

— Ч-ч-что-о?..

Глаза мамы выкатились из орбит.

— Ч-ч-что-о?.. Да ты, щенок!.. Крысеныш!.. Ты семнадцать лет ешь наш хлеб!..

— Да, — сказал я негромко, но твердо — сам удивляясь тому, как я спокоен. — Ты вскормила меня собственным молоком. До сего дня я сидел на вашей с папой шее. Ел не только хлеб — но и масло. Но… как ни благодарен я вам за это — я не ваш раб. У меня своя воля. Я буду жить так, как считаю нужным.

— Ты, наглая морда, ешь наш хлеб и живешь под нашей крышей!.. — стараясь не отстать от мамы, выпалил папа.

У меня дернулась щека. Но я ответил — не потеряв самообладания:

— Верно. Я жил под вашей крышей — как мимоза растет в оранжерее. Спасибо вам. Я больше не стану вас стеснять. Я съезжаю. Сегодня. Сейчас… Иду собирать вещи.

Я повернулся и — не оглядываясь — двинулся в свою комнату.

— Сынок, погоди!.. — совсем другим голосом позвала мама.

Но я не сбавил шагу.

Пожитки я сворачивал недолго. Покидал в большую сумку несколько любимых книг, трусы, носки, свитер, папку с документами, свою тетрадку.

Я переступил порог квартиры раньше, чем оцепеневшие родители успели меня остановить. По всему видать: они не ожидали такой прыти от своего «мальчика» — всегда послушного, как кукла на веревочке. Мама только крикнула, срываясь на визг:

— Это все Рамаяна твоя!.. Махабхарата!.. Я как как в воду глядела: до добра твои книжки не доведут!.. В сказки веришь!.. Как жить в реальном мире — не знаешь!..

…Выйдя из подъезда — я дошел до ближайшего уличного фонаря. Встал — и уткнулся в смартфон. Я уже знал, что делать.

Я позвонил в агентство недвижимости.

— Алло. Мне бы снять комнату… Да, на длительный срок.

Я трезво оценивал свои финансовые возможности. Аренду квартиры мне не потянуть. А вот комната — пожалуйста. Половины моей курьерской зарплаты должно хватить.

— Так-так-так, — произнес в трубке голос риэлтора. — Если вам срочно, молодой человек… есть комната в комфортабельной трешке. Дом пятьдесят два по улице Селекторная. Комната с окнами во двор… Соседние комнаты занимают тоже съемщики…

— Меня все устраивает, — легко согласился я. — Я хотел бы въехать в комнату сегодня… Хоть сейчас…

— Прекрасно, молодой человек… Через час встречаемся на Селекторной, дом пятьдесят два, у первого подъезда… Деньги при вас?..

Такси домчало меня быстро, как злой дух.

В ожидании риэлтора я ходил туда-сюда — как маятник — по мокрому темному двору. Глядел на потушенные окна, пытаясь угадать: за которым — комната, в которую я вселюсь.

— Здравствуйте, молодой человек, — из подкатившего белого авто вылез риэлтор, которого я узнал по голосу.

В шляпе, плаще и неуместных в пасмурный мартовский вечер солнцезащитных очках — агент по недвижимости напоминал не то крутого Джеймса Бонда, не то осовремененную версию Зорро.

Ключом-«таблеткой» — видимо, полученным от квартирохозяина — «Зорро» открыл подъезд. Поднявшись лифтом на четвертый этаж — мы вступили в квартиру.

Я закашлялся — настолько пыльно было в прихожей, которую освещала единственная тусклая лампочка. Штабелями громоздился разнообразный хлам: от свернутых облезлых ковров и каких-то досок — до старых коньков и торчащих хоккейных клюшек. Да уж — не во дворец багдадского халифа меня занесло.

Перед нами были две двери.

Из-за поворота коридора выплыла дородная дама с колыхающимся на ходу животом — в которой я угадал владелицу квадратных метров.