Две луны мезозойской эры

– И пришёл, когда человечеству стало нечего жрать, – съязвил он. – Оно, это человечество, планету прокакало в своём двадцать первом веке. Теперь и к вам явилось, зверята!

Сэм, не спуская нагловатых глаз с Басса, принялся раскачиваться с пяток на носки. Руки он по-прежнему держал в карманах.

– Ничего не прокакало! Зачем ты так говоришь? – возмутился Гамэн. – Просто население Земли резко увеличилось, а ресурсы продовольствия выработались… И всё такое… Но мы же аккуратно? Мы же здесь ничего не нарушаем?

Он с надеждой посмотрел на Басса.

– Нет. Не нарушаем. Пока не выходим из купола, – успокоил его Басс.

Сэм оглядел всех и произнёс вдруг тихо, с тоской в голосе:

– Хоть вешайся! Совершенно нечем заняться!

– В кино можно поиграть, – предложил Гамэн. – Ты можешь даже играть за сборную русских футболистов.

– Надоело, – мрачно проворчал Сэм. – Мы уже во все фильмы переиграли по сто раз.

Басс посмотрел в сторону корпуса. На крышу садились капсулы остальных фуражиров.

– Однако, ужинать пора, – заметил он.

Гамэн спросил у него:

– Принести вам ужин, доктор Стар? Я всё равно туда иду?

Гамэн, ласковый и добрый до простоты французик, был самый молодой из них, почти мальчик, непонятно как попавший в эту клоаку цивилизации. Другие фуражиры – изрядно тёртые жизнью мужики – звали его «бэби» и постоянно гоняли с поручениями. Басс никогда не делал этого. И сейчас он отрицательно покачал головой и быстро направился к провиантскому блоку.

Когда Басс вернулся, почти все парни уже расселись. Последним прихромал Петрович, сжимая в руках контейнер с ужином, а под мышкой – бутылку пива. У него опять болело колено. Располагаясь на шезлонге, он кряхтел, жмурился и вытирал платком пот на лысине – влажно было без меры.

Заглянув внутрь своего распакованного контейнера, Петрович буркнул брюзгливо:

– Фу!.. Опять соте… Ненавижу баклажаны.

Сэм ему тут же ответил с издёвкой:

– А ты хотел люляки бабы?

Шутка была старая, но Петрович радостно гоготнул. Парни тоже довольно захохотали. Скоро все принялись за еду, неспешно перебрасываясь словами. Жаркий мезозойский день завершался. Семейка аллозавров скрылась в лесу, и какое-то время оттуда доносились чьи-то вопли и шум сминаемых растений. Потом всё затихло, как обычно перед наступлением темноты, когда дневные хищники уходят на покой, а ночные ещё таятся.

И тут Басс почувствовал, что на него накатывает олиба.

Он не испытывал этого чувства очень давно. Да, пожалуй, всё то время, что он пробыл здесь, у него не случалось олибы… И тут другие, чьи-то чужие мысли заполнили его голову, и она сделалась гулкая и пустая, а на душе стало сумрачно, как бывает только во время похорон. Мыслей в этот раз было только две. Они раскатывались эхом под сводом черепа с болезненным звоном. В глазах его потемнело.

– Запомните, полковник! Олибмен такого уровня мне нужен живым! Только живым! – гремел кто-то начальственно.

– Я никогда не ходил через Временной Мост, сэр. – Отзвуки ответной мысли пропадали и терялись в гулкой тишине головы Басса.

– Ничего, научитесь… Выполняйте! – Командный голос стих.

Басс увидел, как чёрная стрелка приближается к красной шкале, и как, следуя за нею, неотвратимо меняется кривизна окружающего пространства. Тошная муть покатилась по животу, по груди, по всему телу, опережая раскалённую волну холодного пота, а пространство скручивалось и скручивалось всё туже, всё плотнее, и чёрный абрис корабля вдруг стал зыбким, он медленно таял, исчезая, а потом вновь появился, возник на солнце жёстким сгустком тёмного космоса.

И тут же воздух потрясла вспышка взрыва, и вся корма брига как-то странно и страшно вздыбилась, и по бухте прокатился могучий грохот, и в растущем облаке дыма, копоти, кусков деревянной обшивки и ошмётков такелажа начали, одна за другой, валиться мачты, корёжа борта, леера и палубные надстройки, а ванты лопались с резкими хлопками, едва различимыми в рёве рвущихся и рвущихся в крюйт-камере бочонков с порохом и пороховых зарядов…

Басс очнулся. В воздухе стояла кислая пороховая вонь. Только этого никто, кажется, кроме него не чувствовал. «Агенты нашли меня. Я плохо спрятался. Надо было завербоваться в Иностранный Легион», – подумал Басс и огляделся.

Сэм смотрел на него насмешливо, но зрачки его глаз, неподвижные и чёрные, как угли, потрясённо расширились.

– Бокорские штучки, – бормотнул он и отхлебнул пива.

Кто-то ему ответил:

– Бери выше. Не бокорские штучки, а олибменские.

Сэм глянул в ту сторону, спросил с вызовом:

– И ты веришь в олибменов, умник?

– Не знаю. Говорят, что они могут людьми управлять… Ну, прямо, как мы в кино, только без шлемов, – опять ответил кто-то.

Кто-то добавил:

– И ещё говорят, что все они работают на секретные службы.

– И поэтому ты про них, про секретных, так хорошо знаешь, – съязвил Сэм.

Никто ему не ответил. Басс вытер рукой мокрый лоб, хотел заговорить, но только захрипел горлом, глухо, как цепной пёс.

– Да, такая жара, – посочувствовал ему Петрович и протянул салфетку. – А ведь только конец мая.

Наконец, Басс выговорил:

– Будет взрыв… Скоро. Сегодня.

Парни даже курить перестали.